Древнее Зло

Древнее зло

Тенна появилась между нами в тот момент, когда я уже уверовал в то, что ничего нового в этой жизни со мной не случится. Как-то так все было ясно, и даже самое неясное можно было примерно очертить взмахом руки. Есть я. Есть мальчик. Есть необходимость отыскать последний из Камней. Есть загадка происхождения Мейтина, которую нужно решить, но и это вполне в наших силах. А больше нет ничего, кроме многих дней спокойной или беспокойной, но уже привычной жизни. Жизни, поделенной поровну на двоих.

И тут в наше мирное единство влетела, словно стрела из арбалета, Тенна. С другой стороны — именно это сделали мы с ее на удивление тихим даже для Даара существованием. Жила себе юная леди, колдовала потихоньку, дрессировала слуг и, в общем, неплохо проводила время. До тех пор, пока Мейтину не взбрело в голову пригласить юную красотку сначала за стол, а потом и в спальню. Впрочем, по ее версии это она его пригласила.

А потом случился наш легендарный государственный переворот.

И как-то так получилось, что она оказалась едва ли не в центре событий...

Собственно, увидев ее впервые, я едва не споткнулся на лестнице — помогло мне то, что в последнее время я очень много лазил по горам. Так что теперь мог себе позволить впасть в некоторый ступор, но даже не замедлить шага. И уж тем более не потерять равновесия.

Она была вылитой Мейт. У нее был, помимо внешности, такой же голос. Такие же жесты. Такой же взгляд. И та же самая манера одеваться.

Первый раз я подумал, что вижу перед собой наваждение. Впрочем, наваждение оказалось обладающим все-таки совершенно иным характером, а потому я мог заставить себя найти двадцать четыре отличия и тем самым сохранять спокойствие большую часть времени. Тем более, что с ней это было довольно легко.

Тенна была одновременно и своенравной, и покладистой, и упрямой, и управляемой. С ней было просто. Она была слишком независима, даже для Даара, отличалась замечательной привычкой справляться со всем самой, не требовала к себе какого-то особого отношения и была для женщины удивительно развитой. Не поймите меня так, что я считаю женщин ограниченными, но девушки Даара редко интересуются какими-то высшими материями.

В пути общаться с ней было — одно удовольствие. Никаких жалоб, никаких капризов. Я знал, что она первый раз в подобном походе, но казалось, что она просто родилась в седле. Она ухитрялась выглядеть ослепительной, блистающей и божественной даже после долгой скачки по пыльным равнинам Таарана. И все-таки она, взрослая уже, редкостная красавица с острым умом и неожиданным неисчерпаемым запасом бытовой мудрости, была попросту девчонкой. Назвать ее дамой было просто невозможно — не те жесты, не те повадки. Она была "своим парнем" даже в вечернем платье и в драгоценных украшениях. А уж в изящной походной курточке верхом на здоровенном мышастом жеребце — попросту ровесница Мейтина. Или ровесник.

Для меня она была идеальным компаньоном — веселая, неунывающая, дисциплинированная и аккуратная, а иногда очень даже властная. С Мейтином они вообще замечательно ладили — помогало сходство возрастов. С ней мальчик, который в последнее время, после всех трагических происшествий, часто впадал в грустное и даже подавленное настроение, на глазах оживал и начинал дурачиться и даже поддевать меня. Неизвестно, в ком из них было больше детства, но когда они были рядом, оно так и фонтанировало из их глаз.

Ради одного этого я согласился бы ее терпеть, даже если бы она и совершенно мне не нравилась. Но это было не так. Нравилась она мне, нравилась. Это никогда не могло бы сравниться с теми отношениями, которые были у нас с Мейтином, но это был человек, с которым я мог провести неделю в одном доме и не начать мечтать о том, как придушу его подушкой. Что было уже немало. А еще она была женщиной, и очень привлекательной женщиной. Хотя еще месяц назад я был уверен, что никогда и на три шага не подойду ни к одной представительнице этого слишком уж привлекательного пола.

Подошел. Сам. Первый. И не только подошел...

Вот такие вот раздумья бродили у меня в голове, когда мы подъехали к замку.

К замку, который не понравился мне сразу.

Был он на удивление хорошо сохранившимся, словно бы шагнул он нам навстречу из красной пыли восточных равнин через бесчисленные тысячелетия, и они не коснулись его. Даже мха на камнях, из которых были сложены его стены не было. И ни одного голоса птицы или насекомого не раздавалось вокруг. Тишина была мертвой, теплой и душной. Но почему-то от этой теплоты пробирало до костей холодом. Это была теплота трупа. Бурно разлагающегося трупа. И запах был таким же. Запах, который нельзя было почувствовать обонянием, но у каждого из нас все чувства тела сопряжены с чувствами второго, магического тела. И вот его-то и скручивало в бездумный комок отвращения при виде этого сооружения.

Милая прогулка перестала быть таковой в долю секунды.

Я почувствовал странный иррациональный страх. Страх, отвращение, холодный ужас ночных кошмаров, которые гонятся за тобой и настигают на хрупкой грани сна и яви. Было мне на удивление тошно и муторно смотреть на эти серые стены, словно бы уставившиеся на нас тысячей маленьких злобных глазок. Нечеловеческих глазок.

Такого я не чувствовал уже давным-давно.

Я не герой и не сверхчеловек. Я четко знаю предел своих физических и магических сил. Знаю, на какое расстояние могу прыгнуть и какую тяжесть могу поднять, какое заклинание мне по силам, а какое — нет. Знаю, что в мире с высокой напряженностью магического поля я очень, почти безгранично силен. Но так же сильны и его коренные обитатели, по крайней мере, часть из них. Понимаю, что в мире, лишенном магии предел моей силы — сила рук и умения владеть оружием.

Все это мне понятно.

Я знаю, чего я боюсь. Знаю причины всех своих решений и опасений, привязанностей и взрывов. Знаю себя так, как мало кто знает.

Но сейчас я не знал, почему застыл на месте, тупо созерцая замок.

Но другого пути не было — и я пришпорил коня. Спутники двинулись за мной.

Мы оставили лошадей у ворот. Лошади были настолько пассивны, что мне это сразу показалось странным. Обычно они вели себя довольно бодро и даже непокорно, особенно, если мы пытались оставить их одних. Но тут они словно бы были накрепко усыплены.

Тяжелые ворота были наполовину открыты, из них был виден двор. Во дворе была удивительная чистота — камни, которыми был вымощен дворик, были блестящими и словно недавно были вылизаны прилежными слугами. Такими прилежными, которых я еще никогда не видел. Ибо невозможно заставить слуг полировать мостовую ежеминутно.

Дверь замка, как обычно, вела в большой зал. В глубине была лестница, и это тоже было обычно — широкая лестница на второй этаж, две небольшие вниз, в подвал. А вот сам зал был, мягко выражаясь, необычным. Стены его были завешены прекрасно сохранившимися гобеленами. И больше ничего там не было — ни статуй, ни столов со скамьями, ни светильников. Просто огромный пустой зал. Но темно там, невзирая на отсутствие источников света, не было. Впрочем, это-то никого не удивило, источник магической подсветки я нашел сразу. Но вот сама магия была совершенно незнакомой. Это была магия Старой расы. Но такая, с которой я еще ни разу не сталкивался.

Тенна подошла к одному из гобеленов, и негромко вскрикнула. Я обернулся и быстро подошел к ней.

Я, в отличие от нее, не вскрикнул. Но метательный нож, который держал в руке, выронил, и он с странно глухим звуком упал на плиты пола.

С гобелена на нас смотрело живыми глазами удивительное существо. Это, наверное, была женщина. У нее была человеческая голова, но лицо было узким, почти что треугольным. Глаза были двумя косо посаженными овалами — пронзительного темно-голубого цвета, без зрачков. Еле обозначенный нос, тонкая прорезь рта, округлые уши с удлинненными мочками. И грива волос — невозможного оранжево-красного цвета.

А вот тело человеческим не было. У нее было небольшое, непропорциональное легкое тельце ребенка, ноги напоминали кошачьи, длинный гибкий хвост. Тело было покрыто тонкой серебристой шерстью. Но в довершение ко всему у нее были крылья — тонкие, перепончатые. Заканчивались они чем-то вроде человеческих кистей. Руки-крылья были очень длинными. Подняты они были в то ли приветственном, то ли угрожающем жесте — на уровне головы, ладонями к зрителю.

Но это все только слова...

Главное словами не выразишь.

В общем, это изображение было живым. Оно звало, манило, притягивало. Хотелось бросить все и шагнуть в картину. Туда, в шелковисто-ласковые объятия рук, к этим бездонным глазам. Это был сексуальный импульс такой силы, что у меня перехватило дыхание. Тенна попросту замерла перед гобеленом в такой позе, словно ей оставался шаг до перехода туда, к ней. Глаза ее были бессмысленными, она ежесекундно облизывала словно бы пересохшие губы.

Я сильно хлопнул ее по плечу. Тенна отпрянула от меня, потом прижала ладони к животу и закусила губы. И что-то тихонько сказала. Как всегда в таких случаях, я сначала переспросил, а потом уже осознал сказанное ей.

— Так же нельзя.. — растерянно повторила она. — Нельзя... так.

Я оглянулся на мальчика. Интересно, что он-то остался совершенно равнодушным. При его темпераменте...

Следующие гобелены мы рассматривали гораздо осторожнее. Здесь были мужчины и женщины Старой расы. Все они были полулюдьми-полуживотными. И ото всех исходил все тот же мощный поток желания и обещания невиданных высот страсти. Привыкнуть к этому было совершенно невозможно. И не сразу я понял, что в зале отступило чувство страха и отвращения, уступив какому-то болезненному любопытству.

Посовещавшись, мы решили спуститься вниз, в подвалы. Я знал, что то, что мы ищем, находится именно там. Шаги на каменной лестнице были совершенно не слышны, это создавало впечатление, что мы не шли, а парили на небольшой высоте над полом. И это мне тоже не нравилось.

Дверь в подвал была закрыта. Изнутри. На абсолютно гладкой поверхности темно-коричневого дерева не было ни следа замочной скважины или ручки. Когда я толкнул ее ладонью, она не подалась. Не подалась и на толчок плечом. Поддеть ее чем-то было невозможно, потому что она словно бы врастала в стены. И тут между мной и дверью пролетел пучок яркого света и дверь треснула на блеснувшие стеклом и металлом осколки. Как раз в этот момент я навалился на нее всей тяжестью тела, а потому влетел вовнутрь, проклиная про себя манеру Мейтина решать все проблемы одним махом, не прикладывая нпи малейших умственных усилий, чтобы просчитать последствия такой поспешности.

Упал я на что-то, отвратительно знакомо хрустнувшее подо мной. В темноте я еще не понял, что это, но надо мной завис маленький комок бледно-зеленого пламени, и я увидел, что это — кости. Очень много костей. Совершенно точно принадлежащих кому-то наподобие нас. Потом я подумал, что это кости наших крестьян — строение челюстей и кистей рук было не Дааровским. Мои спутники ворвались следом, и одновременно остановились, наступив на кости.

— Да сделай же света побольше, Тенна!

И стал свет.

В центре подвала, уходившего очень далеко, стоял саркофаг. Ошибиться было невозможно — это был именно он. Саркофаг, гроб, усыпальница. Что угодно похоронное. И от него исходило видимое только магическим зрением багровое сияние. Я осторожно поднялся, стараясь больше не наступать на кости, и огляделся. Все скелеты лежали черепами к саркофагу, образуя на редкость мрачный и зловещий круг. Судя по тому, что на шейных позвонках каждого было что-то вроде шнура из цветной тесьмы, они были удавлены.

Убиты без пролития крови.

Что-то мне это напомнило — только вот что?

Осторожно обходя кости, я подошел к саркофагу. Его верхняя часть была выточена из цельного куска камня, он был прозрачным в верхней части и матовым внизу. Через стенки были видны странные очертания существа. Которое словно бы не лежало в этом саркофаге, а попросту было нарисовано несколькими штрихами молочно-белой опалесцирующей краски. У него были глаза — два штриха, плечи, обозначенные нечеткими полосами. Дальнейшее видно не было. Но кроме этих нескольких штрихов, ничего не было.

Кот без улыбки.. или улыбка без кота?

То, что лежало там, не было мертво. Оно спало, и на губах — легкой полосе молочного тумана — была улыбка. Счастливая улыбка.

Сытая.

И мне очень захотелось уйти отсюда подальше и никогда не возвращаться. В конце концов, зачем я вообще сюда явился?

Дома мне не сиделось?

За спиной я слышал дыхания Мейтина и Тенны — дышали они в унисон, удивительно медленно. Словно во сне. Но я чувствовал их, не оборачиваясь — они не спали. Просто боялись нарушить тишину, звеневшую в ушах. А у меня в ушах звенела не тишина, но странная заунывная мелодия, настолько чуждая восприятию, что я невольно подгонял ее подо что-нибудь уже однажды слышанное.

Подгонялась она только под похоронные песни.

И тут со мной случилось нечто непонятное, потому что с грубым восклицанием я толкнул крышку саркофага. И сам удивился тому, что сделал.

Это не было моим желанием.

Все дальнейшее произошло в краткий миг, который в моем сознании разбился на добрый десяток ступенек.

Ступень первая — крышка соскальзывает и с тупым стуком падает на пол. Звон, исходящий неведомо откуда, бьет меня по ушам, и я вскидываю руки, чтобы закрыть уши, но не успеваю..

Потому что на второй ступени мне приходится вскинуть руки в защитном заклятии, которое я растягиваю между саркофагом и своими спутниками, но сам остаюсь один на один с ужасом, который стремится придавить меня к земле еле различимым, но убийственно громким визгом...

Ступень третья — и невидимые руки сжимают мое горло, и заклятие остается недотянутым, потому что я пытаюсь разжать ледяное объятие крепких пальцев, которые острыми когтями раздирают кожу на моей шее, а за спиной вскрикивает Мейтин, и я еще и пытаюсь обернуться на этот крик...

И опять не успеваю, потому что рядом с моим ухом пролетает кинжал, в котором я еще не скоро узнаю свой собственный, и упруго ударившись в нечто, чего я не вижу перед собой, отлетает и царапает мне щеку...

А хватка не ослабевает, и по щеке ползет капля крови, а я, забыв про все, стремлюсь задрать вверх голову, чтобы моя кровь не упала на то, что душит меня, потому что откуда-то знаю, что это будет означать конец моих нынешних и всех будущих приключений на этом свете...

Ступень четвертая — и хватка ослабевает, потому что нас — меня и невидимого противника — окатывает волна жидкого пламени, и я, не обращая внимания на боль ожогов, успеваю все-таки вырваться в тот краткий миг, когда сила рук — или лап? — ослабевает, и упасть на пол, потому что я слишком отклонился назад.

И я ударяюсь спиной об пол, и на миг в глазах все меркнет, и я понимаю, что теряю сознание, потому что ударился головой о неведомо откуда взявшийся камень или что-то подобное... и выбрасываю удар такой мощи, что должен был бы остаться пролом в противоположной стене.. но ничего такого не происходит, а просто, с воплем непонятной интонации злобное нечто откатывается от меня и я не вижу ничего, кроме цветных пятен перед глазами...

Но остальные что-то видят, потому что они попеременно лупят куда-то в область саркофага, не давая чему-то подняться, и давая время мне прийти в себя.

Я пытаюсь подняться, это даже получается, только безумно долго, пока я пытаюсь найти равновесие, а голова гудит и раскалывается, а в ушах еще не смолк воинственный вопль...

И вдруг все прекращается, обрывается, словно ничего и не было. А в центре саркофага собирается туманный силуэт фигуры без половых признаков. Но через несколько мучительно долгих минут он превращается в женский — это самый соблазнительный женский силуэт, какой только можно вообразить, и все это начинает походить на самую низкопробную литературу одного не самого приятного из виденных мной миров.

А потом все мы слышим голос, но внутри себя.

— Вы, пришельцы! Идите ко мне, я дам вам все, о чем вы мечтаете! Придите ко мне, я так долго ждала вас! Все будет вашим — весь мир только для нас, идите же ко мне!...

И я делаю шаг, и еще один, и делает два шага Мейтин, потому что от этого призыва отказаться невозможно. И я страстно хочу быть рядом с этим существом, и я убью любого, кто остановит меня, кто посмеет занять мое место...

Ласковые и сильные руки касаются моих плеч именно так, как мечтал я всю жизнь — и никто не мог дать мне этого, никто и нигде. Страсть и покой, тепло в ладонях и пожар где-то в груди, нежность и сила — все сплетено в краткий миг прикосновения, за которое я брошу под ноги миры и галактики...

А потом звучит голос Тенны, и кажется карканьем ворона по сравнению с тем, что обещает моя госпожа, и все во мне взрывается ненавистью к этой отвратительно глупой, пустой, уродливой девчонке, которая смеет спорить..

— Ты, отродье! А ну-ка отвали от них! Посмотри на себя, ты, мешок с костями! Тоже мне, выискалась красотка!

— Ты смеешь так говорить со мной, жалкая рабыня?!

А Тенна оглушительно смеется, и сквозь смех выплескивает слова:

— Ой, не могу... ой, держите меня... Ой, какие мы серьезные, какие важные.. Ой, прямо слов нет, так я испугалась...

И этот негармоничный смех как-то отрезвляет меня, и нет ничего внутри, кроме пустоты и разочарования, настолько болезненного и постыдного, что я нахожу в себе какие-то неведомые доселе запасы силы и весь, до последнего вздоха, выкладываю себя в один удар по призраку...

И больше нет ничего.

Ничего и нигде.

У смерти пустые глаза цвета облачного неба — блекло-сиреневые, и пресные губы с привкусом отравленного вина...

Но это еще не смерть, я понимаю это, когда что-то больно бьет меня по щекам и я пытаюсь сказать что-нибудь очень, очень грубое, потому что еще с детства ненавижу, когда меня бьют по лицу.

Открыв глаза, я увидел небо. Небо без единого облачка.

А потом сжатые в бледную линию губы Тенны. Которая сидела надо мной, а я лежал на каменных плитах и передо мной возвышалась стена проклятого замка.

Я был жив. Но едва ли мог пошевелиться.

Через несколько минут прошло и это.

Первое, что я сказал, никого не удивило:

— Разрушьте эту долбаную хибару к демонам Глубин и чтоб ни одна поганая тварь никогда не догадалась, что здесь стоял этот дерьмовый замок, провались он куда как подальше...

Вторым я сказал:

— Ой, ребята, кажется, я все-таки жив...

Вот это их удивило.

Они справились превосходно, сравняв замок с землей, и даже тщательно разрушив фундамент. Почему-то я совершено не удивлялся редкостному наслаждению на их лицах.

Сам я в акте вандализма не участвовал.

Мог бы — участвовал.

Вот такая вот веселенькая вышла прогулка...