Арвен Мифриэль.

Грань мира.

Кажется, здесь всегда была весна. Не ранняя, когда снег только начинает таять и многочисленные ручьи несут свои грязноватые воды по склонам холмов, но и не поздняя, приторно-сладкая, уже переходящая в жаркое лето, нет, это была самая середина весны, когда краски леса еще не поблекли под жарким июньским солнцем. В такое время кажется, что вся земля цветет. Мягкий, солнечный свет рождает тысячи теней, отчего мир кажется еще загадочнее, чем он есть. Особенно красиво в это время в лесу. Если прислушаться, то можно услышать голоса деревьев — мягкий, полный печали — ивы, озорной и одновременно стыдливый — березы, полные юношеского задора голоса орешника и клена. И вплетаясь в этот причудливый хор тонкой, серебристой струной звенит веселый, неумолкающий голосок ручья. Но если обычный человек услышит лишь обычные звуки просыпающегося леса, что звучат каждое утро, то для существа на поляне не составляло труда разделить весь хор на голоса, чтобы расслышать каждое слово. Она (а это была именно она) только что проснулась, и теперь молча внимала голосу леса. Потом она села, скрестив ноги, и тихонько запела сама, в такт странной мелодии, только что родившийся в ее сердце. Он даже не задумывалась над словами, просто пела первое, что приходило ей в голову.
В это утро в мы в лесу,
Только мы...
Ее голос, не слишком сильный, но довольно приятный, разбудил Джеронга — маленького сильфа, который спал так крепко, что не заметил ни хора лесных существ, ни восхода солнца.
— Я и не знал, что ты так красиво поешь, Элхор.
Она рассмеялась, зная, что его похвала немногого стоит и, сделав незаметный пас левой рукой, вызвала небольшую бурю около своих пальцев. Но и этого хватило, чтобы отнести Джеронга на несколько шагов назад. Перевернувшись пару раз в воздухе, сильф раскрыл крылья и невозмутимо опустился на склон холма за ними.
— Я еще припомню это вам, леди.
— О, прошу прощения, Лорд Ветра, — Элхор склонила голову, с трудом сдерживая смех. Она понимала, что задевает своего друга и не хотела еще больше обидеть его. Еще бы, снести повелителя ветра совсем маленькой магической бурей. Да и это прозвище — Лорд Ветра, дал когда-то лет триста назад Джеронгу речной божок. Конечно же, его моментально подхватили. Джеронг всегда ужасно злился, когда его называли так. Потому-то Элхор и поспешила сменить тему.
— Они поют красивее. Может, потому что славят то, без чего просто не смогут жить. Свет. Свет солнца. Они служат ему не из страха, но из благодарности. И из любви. А мне некому петь гимнов.
— А себе?
Она лишь рассмеялась, но потом немного грустно прибавила:
— Я бы хотела служить моей земле, моему миру. И защищать его.
Она замолчала, прислушиваясь к звону ручья, прятавшегося где-то за деревьями.
— Ладно, надо найти поесть. Ты, наверное, проголодался.
Элхор стремительно встала, на мгновение оказавшись в воздухе, а потом плавно опустившись на землю. Джеронг поднялся в воздух, замерев слева от ее головы. По краям его крыльев пробегала чуть заметная светящаяся зеленью полоска.
    Элхор направилась туда, откуда доносилась пение ручья; земля под ее ногами то и дело уходила куда-то вниз, и тогда воздух подставлял ей свои руки. Но она вновь и вновь, не принимая его помощи, опускалась на твердую землю.
    Раздвинув руками непослушные ветви деревьев, она оказалась на берегу ручья, усыпанного цветами: вот горящий серебристым огнем Звездный Дождь, вот Туманник, раскрывший свои длинные полупрозрачные лепестки солнцу, словно пальцы утреннего тумана, вот Огоньки — яркие, словно перья из крыльев Огневки. Элхор наклонялась к цветам, иногда касаясь их пальцами и называя каждый из них его именем. Большинство цветов совсем не так умны, как деревья — они слишком мало живут, поэтому у них нет даже собственной речи, но она ясно ощущала, как они тянутся к ней в ответ на ее ласку.
Осторожно спустившись к ручью, Элхор опустилась на колени, и, зачерпнув ладонью воду, умылась. По ночам здесь, наверное, собирались лесные девы, чтобы проводить посвященные луне ритуалы. Элхор видела их много раз, но не помнила, чтобы они хоть однажды повторялись. Каждый раз, словно подчиняясь невидимой воле луны, нимфы, дриады, наяды и другие жители леса пели иные песни и их танцы были непохожи на прежние.
Оторвавшись от своих мыслей поискав глазами сильфа, она увидела, что Джеронг пьет нектар голубого цветка Элле Эссэ. Несмотря на то, что он был волшебным созданием, ему все же требовалась пища. Во всяком случае, он так думал. Она же прекрасно понимала, что ни вода, ни пища ей не нужны. И все же иногда ей хотелось выпить холодной, сладковатой воды, такой как в этом ручье. Прикосновение ледяной воды, чего-то живого, и до боли реального, заставило Элхор на мгновение ощутить, как хрупок ее мир, и как легко пошатнуть его. Ей захотелось плакать от боли земли, на которую наступала тьма. А потом — захотелось уничтожить эту тьму. Но чтобы это сделать — нужно было войти в нее...

***

К вечеру, когда травы, напившись за день солнечного света, источали пряный и пьянящий аромат, двое существ добрались до Эльфийского Бора. Деревья там были совсем иными; их широкие, цвета темного золота листья замерли в неподвижном воздухе, а сквозь них словно по невидимым, дрожащим струнам струилась древняя эльфийская магия.
Не заставили себя ждать и сами эльфы — Элхор еще издалека услышала их голоса, словно перезвон серебряных бубенчиков. А потом за деревьями замелькали их ослепительные светлые одежды. Они смеялись, говорили наперебой, и, конечно же, пели. Через мгновение эльфы поравнялись с Элхор и Джеронгом и закружили их в своем разноцветном танце. Тонкие, ослепительно красивые эльфийские девы вплели в длинные светлые пряди волос Элхор цветы и листья, а чья-то рука набросила на ее плечи серебристый плащ. Не позабыли и Джеронга — в его голубовато-зеленоватых волосах красовался огромный цветок, по размеру превосходящий саму голову. Со всех сторон на них сыпались вопросы — "Куда они идут?", "Неужели у черте?", "Или они хотят заглянуть за Грань?", бесконечные зачем и почему. У Элхор даже голова начала кружиться от такого количества вопросов — она уже успела позабыть, насколько любопытными могут быть эльфы.
Подняв руку и заставив их всех наконец замолчать, она сказала:
— Отведите меня к вашему королю, и там я смогу ответить вам.
Это подействовало, и эльфы, окружив их, повлекли вглубь леса, распевая какую-то песню. Элхор невольно задумалась, была ли эта песня известна им раньше или они только что, прямо на ходу сочинили ее.

Утром зимнем, на рассвете,
Я спою тебе о лете,
Изумрудная трава,
Под покровом льда — жива.

Скоро, скоро бури сгинут,
Побегут ручьи в долине,
И расколет стены льда
В речке бурная вода.

Скоро снег совсем растает,
И вернется уток стая,
И цветы, чей краток срок,
Ты вплетешь себе в венок.

А стемнеет, на закате,
Снег покроет грязь и слякоть,
И утихнут песни вьюг —
Засыпай скорей, мой друг.

***

    Дворец короля эльфов находился в самом сердце древнего леса, в центре прозрачного лесного озера. Переправится к нему можно было разве что на ладье, множество которых — украшенных гирляндами из сплетенных цветов и листьев — стояли причаленными к берегу. Но ни Элхор, ни Джеронгу они не понадобились — ветер сам подхватил их и мягко перенес на другую сторону. Дворец поражал своим великолепием, хотя, забреди сюда случайно человек, он не увидел бы ничего, кроме заросшего деревьями и кустами островка посреди озера. Стенами ему служили гладкие стволы Лунных и Солнечных деревьев, а высоким куполом — небо, да переплетенные ветви. Земля, нет, не земля, а пол, была усыпана слоем золотых листьев и опавших белых цветов. В центре одного единственного зала, освященного синими и зелеными болотными огоньками, на троне, выкованным из лунного сияния, восседал эльфийский король. Его темные, как ночь, и светлые, как звезды, глаза смотрели мягко и успокаивающе, когда он спустился со своего трона и изысканно склонился перед Элхор. Она ответила на его поклон, и они вместе сели за трапезный стол, среди остальных эльфов.
— Что привело тебя ко мне, Элхор?
— Я пришла, потому что мне нужна твоя помощь, Эллан, — ответила она, потягивая густой эль, налитый ей виночерпием.
— Я сделаю все, что в моих силах. Ты ведь хочешь узнать о Грани?
Ей показалось, что он надеется, что она сейчас ответит "нет". Но тьма надвигалась, и любое промедление могло уничтожить ее мир, поэтому она сказала:
— Расскажи мне, что ты знаешь о ней.
По лицу короля промелькнула тень, и он заговорил далеко не сразу:
"Уже сотни тысяч лун никто не был там. Почти все забыли, что Грань существует. Лишь здесь еще хранят память о месте, где соединяются два мира. И даже ты... ты уже не помнишь.
— Два мира?
— Наш мир и мир людей.
— Людей, — переспросила Элхор, и что-то забытое шевельнулось в ее памяти. Как прикосновение ветра на щеке...
— Когда-то этой грани не было, и здесь был один мир. Мы называли людей своими братьями, а они учились у нас. Мы понимали друг друга. Но потом что-то произошло, и люди стали отдаляться от нас — они отвергли магию, которой обладали, ради ремесла и науки. Они стали бояться нас и считать демонами, но все еще находились, хоть и редко, среди них смельчаки, приходившие к нам, чтобы нести своим братьям знание и память. А потом и они пропали. И тогда посредине мира начала образовываться Грань.
— Ее можно пересечь?
— Мы были уверены, что это невозможно. Но в последнее время мы начали чувствовать изменения. Словно дрожь земли. Мы ощущаем чье-то присутствие, чуждое нам. И еще... нам кажется, что Грань начала приближаться. Наш мир становится все уже и уже и словно истончается. Становится призрачным, теряет свои очертания...
— Я тоже ощущаю это. Но на Западе — это лишь отголосок того, что происходит здесь. Поэтому я здесь. Пришло время мне снова стать собой и разбудить свою память.
— Что ты собираешься делать?
— Идти туда. Попытаться понять и остановить.
— Тебе придется нелегко, Элхор. Ты многое не помнишь, потому что для этого не было надобности. А там никто не поможет, ты будешь одна. Ты — и Грань. И та воля, что движет ею.
— Я знаю. Неужели ты больше ничем не поможешь мне?
— Ты сама должна понять все.
— Тогда скажи только одно — где эта Грань?
— Она — в твоем сердце.

***

Три следующих ночи он провели в лесу, в бесплодных поисках Грани. Джеронг ничем не мог помочь Элхор, разве что подбодрить. Может, только присутствие маленького сильфа и спасало ее от отчаянья. В голове все чаще звучали слова Эллана — Грань в твоем сердце, в твоем сердце...
    Ночью Элхор снились тревожные сны — птицы, говорящие на непонятном языке, безликие тени, следовавшие за ней по пятам и пытающиеся схватить ее, бестелесные голоса, руки... Впервые за тысячи лет она не могла управлять своим сном и ей оставалось только бежать от призрачных опасностей, появляющихся с востока...
    Утром она разбудила Джеронга и сказала ему:
— Я должна идти. Это только мой путь и я должна быть одна. Мне нужно снова обрести себя — ту себя, что появляется только, когда моему миру грозит опасность. Она — моя память, память о давно прошедшем, но, как видно, не исчезнувшем навсегда. Подожди меня здесь, до прихода ночи. А потом уходи. Не пытайся унести отсюда мою оболочку, она будет пуста...
И, отвечая на его беззвучный вопрос, добавила:
— Сегодня все закончится. Или я вернусь или завтра уже не наступит.
А потом легла на землю и закрыла глаза. И отправилась туда, где за ветвями поднималось утреннее, розоватое солнце...

***

Деревья становились все гуще; их ветви цеплялись за ее одежду, словно пытаясь удержать Элхор. Здесь все краски поблекли — даже магия эльфов не могла спасти эту землю от заразы, подступающей с востока. Крючковатые руки деревьев, которые не умели разговаривать и казались лишенными даже зачатков разума, разорвали плащ, подаренный ей эльфами, и теперь цеплялись за ее руки, царапая кожу. Ветка умирающего дерева — видимо, раньше это была ель, но теперь иголки преобразились, сделавшись черными и ядовитыми — хлестнула Элхор по плечу, оставив на бледной, чуть отливающей прозрачной голубизной коже глубокую царапину. Усилием воли Элхор остановила яд, а потом, подняв руку, произнесла заклинание. В ее голове была такая сила, что деревья вздрогнули и замерли, больше не отваживаясь мешать ей. Грань была теперь совсем близко — Элхор чувствовала ее каждой частичкой разума.
Где-то над головой раздался протяжный, визгливый то ли крик, то ли стон. Элхор подняла голову и, в багрово-фиолетовых, словно неизлечимая язва, небесах увидела птиц из своего сна. Ей показалось, что они кружатся над полем битвы, до того плотоядными были их крики, но потом поняла — их поле битвы — мир людей, то, что лежит за Гранью...

А потом ей открылась Грань...
Эта была не черта, стена, или ров, как она могла себе представлять, Грань нельзя было увидеть или почувствовать, но она существовала — и Элхор это знала. И она надвигалась на ее мир, душа его; ее мертвенные отростки уже проникли в землю. Но было и еще что-то, что Элхор поняла не сразу — за Гранью кто-то был. Кто-то смотрел на нее ее же глазами, как отражение смотрит из зеркала. Поняв это, Элхор поняла и другое — то, что она должна делать. Все стало просто и ясно. Она стала самой собой. И тогда она сделала шаг.

Весь мир сместился. Возможно, это смещение было равно одной тысячной миллиметра, но и такое крошечное искажение может повлечь за собой уничтожение всей Вселенной. Тысячи миров могли исчезнуть и родится за то мгновение, когда Элхор смотрела глазами той, что стояла за Гранью, глазами обычной девушки, глазами человека. Две картинки сместились и наложились друг на друга — она видела расширяющиеся мегаполисы, за счет вырубки лесов и осушения болот, видела увеличивающиеся пустыни и высыхающие моря, видела мертвых рыб, которых выносило волнами, и птиц, которые не могли взлететь из-за того, что на их крыльях была нефть, она видела безжизненные лица людей и их глаза — глаза зомби, ничего уже не ищущих и не ждущих. Глаза тех, кто перестал мечтать. А над ними, в воспаленном небе кружились птицы смерти...

Больше Элхор смотреть не могла. Она рванулась назад, потеряв связь и вновь оказавшись в своем мире. Руки ее дрожали, но разум был холоден и чист, словно ледяное небо зимним утром. Остановив дрожь, она воздела руки, сбросив с себя облик, и вновь — за многие тысячи лет став самой собой — могущественной правительницей своего мира, королевой фэйри. В ней не было почти ничего от той Элхор, которую знали в ее мире. Ее тень выросла до невероятных размеров, а тело окружили языки голубого огня. От магии, текущей по ее рукам, собирающейся на кончиках пальцев, поднялся ветер, с корнем вырывающий мертвые деревья. И тогда она сказала слово — громко и спокойно. Это слово могло прозвучать лишь один раз.

И грань исчезла.

Между ее миром и миром людей пролегла непроходимая стена, которую невозможно будет преодолеть. Пока люди вновь не научатся мечтать. Пока птицы смерти не покинут свое поле битвы...

Назад

© Тани Вайл (Эльвен)