Хэль Итилиенская, из Эдайн
М А Л Ь Ч И Ш К И
(глава из романа "ПОДЛИННАЯ ИСТОРИЯ ВЛАСТЕЛИНА КОЛЕЦ")
ПЕРВАЯ ЭПОХА. 461 год от возвращения Нолдор в Белерианд
Калина — ягода
полезная. А уж вкусная — особенно когда еЈ
морозцем прихватит! Висят душистые прозрачные
гроздья, ровно капли алые, и синицы над кустом
тарахтят, сердятся — в тихом осеннем лесу далеко
их слышно...
...Имрас уже третий день упрашивал браннона
Гартханнера отпустить их в лес по ягоды. Ничего
необычного в этой просьбе не было: выдавалось
время — и сам Майя с ними вместе ходил за травами
да припасами целительскими. А уж теперь, когда
половину гарнизона крепости составляют Люди с
Востока, к здешнему климату непривычные, калина
зимой и вовсе лишней не окажется.
Почему он медлил? Для ребят несколько лиг по
лЈгкому морозцу пробежаться — одно удовольствие;
лес они, как книгу, читают, повадки звериные
изучили, а в случае чего — не с пустыми руками
идут: у каждого нож, лук охотничий, запас стрел...
Почему он каждый раз уходил от решения, ссылаясь
на занятость? Ведь занят был не больше, чем
всегда. Просто — предчувствие, холодок по спине,
стук крови в висках: нельзя, опасно, удержи,
нельзя, нельзя...
Будь Гришнакх рядом — посоветовался бы с ним, да
сам отослал Предводителя Орков на юг: там, за
лесом Бретиль, объявились вдруг какие-то его
полудикие соплеменники и принялись было
бесчинствовать в землях халадинов. Аданы,
разумеется, дали им отпор, да ещЈ дориатские
Синдар помогли — Орков-дикарей из лесу вышибли с
треском, но оказались они мстительными и
злобными, а Гартханнеру лишний источник
беспокойства под боком был совсем ни к чему: и без
того тревожно на землях Белерианда. Он надеялся,
что своего соплеменника дикие Орки послушают
вернее, чем если бы с ними стали говорить Люди или
даже он, Майя.
— ... Браннон Гартханнер!
Ну вот, опять! Теперь уже вдвоЈм пришли.
И Драуглуин с ними ввалился — как же без него
обойдутся? Простучал когтями по полу, ткнул
башкой лобастой в колено: чего упорствуешь, мол,
погулять не отпускаешь?
— Ну-у, браннон Гартханнер!..
Борон смотрел на него огромными своими лучистыми
глазами (всЈ-таки есть в мальчишке эльфийская
кровь, есть — у Людей таких глаз не бывает!).
-- Браннон Гартханнер, ну пожалуйста! Ну,
мы ненадолго!..
— А если без "ну"?
Ведь умные мальчишки, не каждое эльфийское дитя в
их возрасте столько знает — а засоряют язык
всякими "ну" да "так"!
Борон опустил голову и обиженно засопел. Имрас
обнял младшего за плечи.
-- Браннон Гартханнер, мы ведь уже ходили!
Мы не заблудимся, вот честное-пречестное слово!
Мы большие уже!
"Большие", как же! Одному — пятнадцать,
другому — двенадцать, расти и расти...
Но что не заблудятся — это правда. И леса окрест
хожены-перехожены. Отпустил бы с лЈгким сердцем,
если бы не это: опасно, нельзя, нельзя...
— А мы ещЈ волчека нашего с собой возьмЈм, браннон
Гартханнер. Он нас отовсюду домой приведЈт.
Правда, волченька?
Волченька махал хвостом, соглашаясь. И всЈ
Гартханнеру в лицо умильно заглядывал, словно
третий мальчишка.
Да он и был ребЈнком. Только лесным, звериным!
Прошлой зимой обнаружили разведчики разорЈнное
волчье логово. Кто этим занимался, догадаться
немудрено: у Беорингов существовало поверье,
будто служат ТЈмному Властелину злые
духи-оборотни в волчьем обличье. И волков они
истребляли безжалостно. Вот и этим не повезло. Со
взрослых зверей охотники ободрали шкуры и
оставили тела воронью, а детЈнышам просто
посворачивали шеи. Двоих и впрямь убили. Третий
оказался слишком живучим — и гришнакховы Орки,
проходя неподалЈку, услышали жалобное щенячье
повизгивание. И кто-то сунул за пазуху
несчастного слепого малыша.
С шейкой у него и впрямь дела обстояли неладно.
Гартханнер как смог вправил позвонки — но голова
у волка с тех пор почти не поворачивалась.
Отпусти такого калеку в лес — ведь пропадЈт. Так и
остался волк на Тол Сирионе.
Назвали его Драуглуином — за то, что чЈрная шкура
его вдоль хребта отливала воронЈной синью. И стал
Драуглуин неразлучным товарищем Имраса и Борона.
Ходил за ними, как домашний пЈс. Больше, наверно,
одного только Гартханнера любил, признавая в нЈм
вожака стаи, с которым не ему, щенку, тягаться.
"Третий мой воспитанник", — смеялся Майя,
почЈсывая волка за ушами.
К осени тот уже вырос в огромного зверюгу — не
меньше рана в холке, клыки в пасти — что ножи.
Силищи был немеряной — однажды, разыгравшись,
Гришнакха с ног своротил. Да и сейчас вот лез
ласкаться к Гартханнеру с таким напором, что Майя
едва его сдерживал: как поддаст своей башкой, так
и на пол слетишь! Жаль, ума в этой башке не больше,
чем у мальчишек...
— ... Браннон Гартханнер! — Ластясь, Борон
прижался к его коленям. — Мы виноватые, да? Ну, мы
больше не будем, прости нас. Пожалуйста!
Майя криво усмехнулся, потрепал его по волосам.
— Нет, вы ни в чЈм не виноваты. Просто... Не знаю,
мальчик мой. Устал я, наверно. Страхи какие-то
мерещатся...
С этими двумя можно было говорить так. Они
понимали. Совсем малыши, повзрослели они гораздо
раньше многих своих сверстников.
...Но какого удовольствия лишал он их! И без того
обделЈнные войной дети...
И Гартханнер сдался. Вопреки воле своей, вопреки
этому холоду в спине.
— Ладно. Скажите разведчикам, что я разрешил
перевезти вас за реку. Оденьтесь только потеплей.
Еды побольше возьмите. И... три дня вам даю. Если
через три дня не вернЈтесь — Гришнакху скажу! Он
вам все уши оборвЈт. Ясно?
Огромного Орка, с виду грозного и свирепого,
мальчишки боялись не больше, чем самого
Гартханнера. Поэтому угроза оборванных ушей
только улыбки у них вызвала.
Борон привстал на цыпочки (маловат он был для
своих лет), плеснул ему в лицо эльфийским светом
из-под длинных ресниц:
-- Спасибо, Атаринья! — И чмокнул
Гартханнера в щЈку.
От этого порыва нерастраченной детской нежности
новая волна холода опять прокатила по спине Майя.
Их бы ещЈ матерям пестовать! Проклятая война...
Проклятая война...
...А в голове бьЈтся безудержное, до жестокой боли
в висках: нельзя, нельзя, нельзя...
* * *
Только с Береном отважились
они забраться так далеко от знакомых до мелочей
лесов Дортониона.
Неприютными, враждебными стали теперь для
последних Беорингов родные прежде сосновые леса.
Искалеченные свирепым драконьим пламенем
деревья были черны и корявы, ветви их сплетались
причудливыми клубками, а корни казались лапами
сказочных чудовищ, что шарили по земле в поисках
добычи. Таур-ну-Фуин называли его отныне,
Лесом Тьмы, а ещЈ Дэлдуват, Ужас Ночных
Теней. Даже Орки, демоны ночи, старались обходить
стороной это страшное место.
И отряд Бараира нашЈл себе пристанище на
восточном его рубеже — в вересковых пустошах
близ озера Тарн Аэлуин.
После того как неверными тропами Нан Дунгортэб
ушли на юг последние женщины и дети, двенадцать
человек осталось в отряде Бараира, всего лишь
двенадцать. Как воздух, нужна была ему помощь — из
Бретильских ли лесов, из далЈкого Дор Ломина, — но
напрасно ждал отважный воин. Свои заботы томили
каждого из вождей Аданов — а то, может, и вовсе
забыли они о последних защитниках Дортониона.
Не хотел верить в это Бараир: кто плохо думает о
друзьях — лишь Врагу на руку играет. И высылал он
передовые посты далеко на юг и запад, в надежде на
то, что помощь всЈ же придЈт.
...И тем не менее так далеко они не забирались ещЈ
ни разу.
Берен стоял на высоком склоне, держась за ствол
кряжистой берЈзы, и смотрел на тающую в туманной
дымке долину Сириона и неприступную крепость
посреди реки.
Остров Оборотней.
Страшное место, говорят. Орки, волки...
Не Орки и не волки страшили Берена — несмотря на
молодость свою, истребил он и тех и других немало,
— сколько бегали по коже мурашки от какой-то
потусторонней жути: злые демоны, говорят,
заключены в волчьи шкуры, а чЈрный колдун
Горт'аур Ужасный одним взглядом не то в лЈд, не то
в камень обратить может. Заморозил же он, говорят,
Сирион, чтобы захватить остров! И
покровительство Улмо не защитило Ородрета. Что
же за чудовище этот Горт'аур, если он сильнее даже
могучего Валы!..
Берен вздохнул.
С виду и не скажешь, что место жуткое. Издали
смотреть — до чего же красиво! ЗелЈная пойма, на
берегах, по-осеннему жЈлтые, полощут в воде свои
гибкие ветви ивы. Река тЈмная, бурливая, волны то
и дело вскипают барашками пены. Остров каменист,
и потому кажется, будто стены замка вырастают
прямо из воды, вздымая к небесам стройные резные
башенки...
Хаталдир несильно ткнул его в спину.
— Пошли отсюда, а? Чего мы тут забыли?
— Красиво! — мечтательно сказал Берен.
Хаталдир сплюнул.
— Ну, красиво... Толку-то?
ПодошЈл Дагнир.
— Вот вышибем отсюда врагов — и будем любоваться!
А сейчас красиво — не красиво, а всЈ одно — не
наше...
...Уходили, как и пришли, — острожно, крадучись, у
Хаталдира и Дагнира луки насторожены, стрелы на
тетивах. Берен шЈл замыкающим, с мечом наголо.
Старались хорониться в подлеске, хотя в лесу и не
заметно было никакого движения...
С чЈрными столкнулись на повороте тропы, что
называется, нос к носу. Один из них издал какой-то
звук...
Руки воинов действовали быстрее рассудка. И
противника толком не разглядели — а луки Дагнира
и Хаталдира уже выметнули стрелы в цель.
С такого расстояния не промажешь!
А через мгновение все трое оцепенели от ужаса.
"Велика же сила чЈрного чародея с проклятого
острова!" — подумал Берен, трясущейся рукой
оттягивая ставший вдруг невероятно тугим
воротник рубахи.
На тропе лежали дети. Двое детей.
Одному из них, младшему, стрела попала в лицо --
будь он взрослым, Дагнир поразил бы его в сердце.
Другой мальчик ещЈ хрипел и бился в конвульсиях:
стрела пробила горло — Хаталдир тоже рассчитывал
на взрослого противника.
Заплечный короб его раскрылся — на тЈмно-зелЈном
мху пламенела россыпь ягод, алых, будто капли
крови...
ПотрясЈнные, перепуганные, стояли они над
сражЈнными детьми. И тут откуда-то сбоку, из
кустов, с ужасающим рыком на юношей бросился
огромный чЈрный волк.
ЕщЈ в прыжке он повалил Дагнира и теперь, грозно
скалясь, примерялся к горлу воина. Барахтаясь на
земле, Дагнир пытался локтем защитить горло,
понимая всю смехотворность этого: волчьи клыки и
руку перекусят, как былинку, и глотку вмиг вырвут,
словно клок старой тряпки.
Хаталдир тянул стрелу из колчана, но слишком уж
тряслись у него руки: мальчишка вообразил, что на
них и впрямь напал демон-оборотень, а с демоном
стрелами да мечами не повоюешь!
Опомнившись быстрее всех, Берен выхватил меч и
изо всех сил рубанул волка по голове. Густая
шерсть спружинила, смягчая удар, и клинок лишь
рассЈк зверю ухо.
РазъярЈнный волк рявкнул и отпустил Дагнира,
признав в Берене противника куда более
ненавистного.
И в это время Хаталдир спустил тетиву лука.
То ли он не успел прицелиться, то ли руки у
паренька по-прежнему дрожали, но стрела, пущенная
с трЈх шагов, попала волку не в сердце, а гораздо
ниже, под рЈбра.
Впрочем, и этого было достаточно, чтобы помешать
прыгнувшему зверю.
Сбитый наземь, волк повернулся к Хаталдиру.
И тогда Берен изо всех сил ударил его клинком
поперЈк спины. Волк заревел, взвился на задние
лапы и навзничь опрокинулся в густой колючий
кустарник, заросли которого тянулись по обе
стороны тропинки.
Словно и не было его!
Лишь качались измазанные кровью ветки.
— К-кажется, готов... — запинаясь, пробормотал
Берен.
— Д-да... — Хаталдир всЈ никак не мог прийти в себя.
— Ох и страшный! Берен, а, по-твоему, это волк был
или...
— Не знаю.
Это было произнесено таким тоном, что Хаталдир
прикусил язык.
Ободранный, исцарапанный, поднимался с земли
Дагнир.
— Ну, мы и попали в передрягу! — У него мелко
постукивали зубы — и неудивительно: чуть не в
пасти зверя побывал! — Берен, давай-ка ноги
уносить подобру-поздорову! Здесь этих демонов...
— Подожди! — попросил Берен. — А как же...
Он склонился над одним из убитых, зачем-то
потрогал жилку на шее. Тело мальчика было ещЈ
тЈплым, но сердце уже не билось.
— Похоронить бы их надо, — глухо сказал Берен. — Не
Орки мы всЈ же...
— Мы — нет, — буркнул Дагнир. — А вот они... Ты же
видел, как демон их защищал!
— Может быть, это просто волк... — неуверенно
проговорил Берен. — Просто мимо пробегал, кровь
учуял...
— Да, как же! — отозвался Дагнир. — Ты ещЈ сходи
посмотри на этого "просто волка"?
Он указал в сторону кустов.
Хаталдир схватил приятеля за рукав.
— Не ходи, Берен! — взмолился он. — Жуть-то какая!..
— Уходить надо отсюда! — повторил Дагнир. — И
побыстрей!
* * *
— ...Выгоню! В три шеи! И
сына родного не пожалею! — Бараир побагровел от
гнева. — Вам врагов мало? Или может быть, кровь
людская для вас — что вода, лей не жалей?
Больше всего в этот миг хотелось Берену
провалиться сквозь землю. До сих пор перед
глазами стояло голубовато-бледные лица тех
мальчуганов; до сих пор пальцы ощущали быстро
холодеющую кожу невольной их жертвы. И тошно было
Берену — хоть вешайся!
— Я мститель! Я сражаюсь с Врагом за свою землю, --
продолжал Бараир. — Борьба эта священна. И у тех,
кто идЈт за мной, руки должны быть чистыми. А вы...
Воистину потешили вы Врага, на славу потешили!
Никто не пытался спорить и возражать. Виноваты. И
вины своей не отрицали. Ничего не пытались
скрыть. Доложили Бараиру всЈ, как есть. И не
только потому, что извели впустую три боевые
стрелы — хотя боевые стрелы с закалЈнными
стальными наконечниками были у отряда на исходе.
Превыше золота эти стрелы ценились. Из Орков
убитых вырезали их без жалости. Но глумиться
над телами детей ни у
кого рука не поднялась...
Известие как громом поразило Бараира. Под его
страшным, гневным взором все трое сникли,
скукожились, даже ростом, как будто, меньше стали.
А потом Бараир взорвался:
— Выгоню! В три шеи выгоню! Не потерплю в своЈм
отряде!..
Хаталдир всхлипнул.
— Куда же мы?..
— А мне всЈ равно! Куда хотите! К Морготу, к
Ужасному, к их Оркам! Они рады будут такому
пополнению! Вы им вполне подойдЈте: женщин
насиловать, детей резать!...
И тогда Хаталдир навзрыд заплакал.
Он сам-то был ненамного старше убитых. Мальчишка
из Дортониона, всех родных которого унесла
война...
Берен сам едва слЈзы сдерживал. Мстители,
защитники Дортониона — а на самом деле не лучше
Орков Ужасного оказались. Стыдно, горько, больно
было Берену. И прогонит отец — так правильно
сделает! Нет им прощения...
— ...Когда же вы научитесь сперва разбираться, а
потом уже стрелять?
— Не всегда время на это есть... — проворчал себе
под нос Дагнир.
— Молчи уж, горе моЈ! — рявкнул Бараир. — Не время
вам надо — голову на плечах надо иметь! Уши --
чтобы слышать. Глаза — чтобы смотреть. Ну и... всЈ
остальное... — Он махнул рукой. — Ладно, ступайте.
Содеянного не воротишь. Но прощаю в первый и
последний раз, запомните! Мне в отряде бандитов
не надо.
С явным облегчением Хаталдир и Дагнир вышли.
— Ох, накличете вы беду на наши головы, — вздохнул
Бараир.
Берен понуро разглядывал носки собственных
грязных сапог.
— Не знаю, как это получилось. Не знаю, — в сотый,
наверно, раз повторил он с раскаянным видом. — Они
выскочили на нас, будто из-под земли. И потом — эта
одежда... Они были похожи на маленьких Орков...
— Ну, если судить по одежде... — угрюмо усмехнулся
Бараир и посмотрел на свою куртку.
Залоснившаяся от грязи, многократно прожжЈнная у
походных костров, неловко, по-мужски зашитая и
снова продранная... Вождь Первого Дома Аданов
одет был явно не по-королевски. Такая одежда --
только бродяге под стать.
Бледное лицо юноши вновь залилось пунцовым
румянцем.
— Отец, я подумал... Когда-то за убитых можно было
заплатить виру. А золото — золота я добуду!
— А кому ты платить собрался? Ты хоть знаешь, кто
эти дети и откуда?.. Ладно, — махнул рукой Бараир, --
отправляйся по Дортониону. Найди их родных.
Скажи: винится Бараир. Именно Бараир! От моего
лица говори! Скажи: я готов искупить. Скажи: пусть
виру назначат любую — уплачу. Хотя ни золото,
милый мой, ни камни, ни все Сильмариллы
эльфийские против таких утрат ничего не стоят, и
ничьего сердца они не исцелят...
* * *
Гришнакх вернулся с добрыми
вестями. Чужаки — правда, не легко и не сразу --
согласились-таки убраться туда, откуда пришли — в
земли на Востоке, за Синими горами. Несколько
молодых и бойких изъявили желание послужить
ТЈмному Властелину, и огромный Орк привЈл их на
Тол Сирион.
Гартханнер обрадовался было его новостям, но
подозрительно быстро остыл и задумался о чЈм-то
своЈм.
— Что стряслось, друг-командир? — участливо
спросил Орк.
— Отпустил я их на три дня. Сегодня — четвЈртый на
исходе, а лодка опять вернулась без них... — Слово
за слово, Майя поведал ему всЈ. И о том проклятом
холодке в спине тоже. — ...Теперь вот не знаю, что
делать. Задержаться на день-два они могли
запросто: замЈрзнуть не замЈрзнут, еды взяли в
достатке. И прежде такое бывало. Но до чего же на
сердце неспокойно!
— Я пошлю отряд на поиски. Отберу разведчиков,
которые на три рана под землЈй чуют. Эти кого
хочешь найдут, — немедленно решил Орк. — Если с
парнями всЈ в порядке — ну, выпорешь их разок,
чтобы впредь знали, а потом все вместе над твоими
страхами посмеЈмся. ВсЈ лучше, чем сидеть и
изводить себя...
...Каково было им, "на три рана
под землЈй чующим", обнаружить Борона с
Имрасом! Ведь на Тол Сирионе мальчишек знали и
любили все. Дети есть дети — и Орки баловали их,
пожалуй, сильнее, чем Люди с Востока. А мальчишки,
выросшие в отряде, и вовсе не замечали различий
между Орками, Людьми и даже Гартханнером,
который, как ни крути, был всЈ же Майя из народа
Айнур.
И как страшно всЈ оборвалось!..
Вместе с детьми принесли и волка. Драуглуин был
ещЈ жив.
Еле жив, если говорить начистоту.
Истекающий кровью, с разрубленным хребтом...
Там, в лесу, он всЈ же умудрился выбраться из
колючих зарослей и улЈгся на дороге, между своими
друзьями. Тыкался горячим сухим носом в их
закоченелые ладошки, лизал холодные щЈки, скулил.
Ему было плохо, больно — а они спали и не слышали
его.
Потом волк понял, что его друзья уже никогда не
проснутся. И тогда, уронив на лапы голову,
Драуглуин заплакал.
Этот плач, нечеловеческий, но и не по-звериному
скорбный, и услышали разведчики Гришнакха.
Услышали и пошли на него.
...Волк был большим и тяжЈлым.
Проще было добить его, умирающего, и закопать в
лесу.
Но он был товарищем мальчиков -- их мальчиков!
— и бросить его значило предать память Имраса и
Борона.
Позже один из Орков виновато объяснял
Гартханнеру:
— Так ведь если бы не он, мы бы и не нашли... И от
зверья он их... а то растерзали бы...
Майя стоял против него с каменным лицом.
А слышал или нет — не поймЈшь.
И глаза...
Орку сделалось жутко.
Отрапортовав, он опрометью из зала вылетел — весь
в поту.
Казалось, Гартханнер не заметил и этого.
Ничего не замечал.
Лишь тусклая, глухая, на грани обморока, пустота.
-- ...Спасибо, Атаринья!..
За что, Всесильная Тьма, за что?..
...Свежий ветер, прилетевший с
Сириона, овеял пылающий лоб. Боли не снял — но
стало полегче.
Там, по ту сторону окна, — холодные чистые краски
прозрачного осеннего дня: кипенная белизна
берЈзовых стволов, серебро листьев ивы на волне,
яркое золото клЈнов, багряные ягоды рябин...
Словно брызги крови...
--... Атаринья!..
Кто это сделал?..
Я не жесток. Я никогда не был жесток!
Но разве можно простить — ТАКОЕ?!!
"Это... Люди..."
Умирающий волк судорожно клацнул зубами.
— Драуглуин, волченька мой! — Гартханнер с
силой провЈл ладонью по лицу, словно стирая
последние остатки наваждения. — Прости, малыш,
совсем забыл о тебе!
"Убили... Люди... Хотел... защищать... не сумел..."
— Какие Люди? Ты запомнил их, Драуглуин?
"Люди... Как Борон... как Имрас... Но пахнут
плохо... Пахнут железом... страхом... Те... давно... в
гнезде... пахли так..."
— Это были Люди, похожие на Борона и Имраса? Воины?
Из Беорингов?
"Да... Воины... Не наши..."
— Но всЈ-таки — Люди? Не Элдар? Ты уверен?
"Люди... Как Борон... Как Имрас... Защищать... не
сумел..."
Гартханнер погладил его по слипшейся от крови
шерсти.
— Ты сделал всЈ, что мог, Драуглуин. А что не
защитил... Твоей вины тут нет. Двуногие — самые
опасные из всех зверей. И самые жестокие...
Привычно размял кисти рук, как поступал всегда,
прежде чем заняться ранеными, и склонился над
волком.
Этот зверь заслужил того, чтобы с ним обращались,
как с раненым воином.
Заслужил жизнь.
В отличие от Людей.
О Людях Гартханнеру думать сейчас не хотелось.
* * *
Ссутулившись, словно древний
старец, сидел Гартханнер, подперев голову руками.
На столе перед ним лежали стрелы. В свете свечи
запЈкшаяся кровь казалась чЈрной.
ТяжЈлые шаги вошедшего невозможно было спутать
ни с чем.
— Что скажешь, Гришнакх? — не оборачиваясь,
спросил Майя.
— А стрелы-то дортонионские, друг-командир...
— Да. Беорингов, — подтвердил Гартханнер. — Это я и
без тебя вижу.
— Стрелы дортонионские, — повторил Гришнакх. --
Бараировой банды. Не настало время прижать хвост
Беорингу, друг-командир?
— Давно бы прижал! Да они словно неуловимы. От
любой погони уходят, что и неудивительно — края
эти Бараир лучше нас с тобой знает. А уж следы он
путает — варги и те с толку сбиваются. Да что я
тебе рассказываю, ты и сам... А на каждой дорожке
по часовому не поставишь — нет у меня стольких
воинов!
— Зачем на каждой? — Гришнакх ухмыльнулся. --
Хватит и одной. Надо только знать, на какой.
Заинтересовавшись, Гартханнер поднял голову.
— И ты, конечно, ту дорожку сыскал?
Орк сел против него.
— Приметили мы, друг-командир, что в одну избушку
тут кто-то из лесу постоянно наведывается...
Они поженились перед самой
войной. ЕщЈ и насладиться друг другом не успели,
как полыхнула злыми огнями равнина Ард Гален, и
встал Горлим под знамЈна Бреголаса, Правителя
Дортониона. Ему посчастливилось — он уцелел в
Дагор Браголлах, а позже, повстречав брата
Бреголаса Бараира, примкнул к его отряду. Храбро
сражался Горлим, жестоко мстил врагам за
разрушенную страну свою, за несбывшиеся
надежды...
...И думал, постоянно думал о любимой жене своей,
юной Эйлинэль. Каково живЈтся ей в суровую
годину? Не попала ли в руки врагов? Может быть,
спаслась, ушла вместе с Эмелдир?.. А если ушла — не
заплутала ли на колдовских тропах Нан Дунгортэб,
не сорвалась ли в пропасть с обрывистых круч Эрэд
Горгорат?..
Истерзанный неизвестностью, рискнул Горлим
тайком от Бараира побывать дома. Никого не нашЈл
он в селении — только одичавший кот, завидев его,
скрылся в высокой некошеной траве. А дом его
стоял — словно Эйлинэль покинула его совсем
недавно. Даже дверь не заколочена, а только
чурбачком припЈрта — она всегда делала так, если
к соседке ненадолго выбегала.
ПрипЈртая чурбачком дверь запала в сердце
Горлима вернее слоя пыли на столешнице и густой
паутины в углах. Она жива, она здесь, она
собиралась вернуться!
С тех пор он часто наведывался в селение в
надежде повстречать свою Эйлинэль. И раз, и
другой, и третий всЈ обошлось благополучно. Но
однажды...
Грубые орчьи лапы скрутили его, прежде чем Горлим
успел обнажить меч.
— Стосковался по своей милашке? — издевался
огромный одноглазый демон, щеря устрашающие
жЈлтые клыки. — Она у тебя хороша, правда? Нежная,
ласковая крошка, мы любим таких...
Горлима заперли в глубоком подземелье. Кромешная
тьма, оглушающая, давящая на уши тишина... Слова
Орка продолжали отдаваться в голове, рождая
невыносимо яркие кошмарные видения. Спустя
какое-то время Горлим уже не сомневался, что
издалека до него доносятся истошные женские
вопли и грубый издевательский хохот Орков.
Забившись в угол, он в отчаянии зажимал уши
руками, но крики Эйлинэль — а в том, что пытают
Эйлинэль, он ни минуты не сомневался! --
продолжали преследовать его.
Вытерпеть это было выше его сил.
— Отпустите еЈ! Отпустите, не мучьте! Я скажу вам
всЈ! — закричал он, колотя кулаками в дверь.
И тогда Гришнакх отправился к Гартханнеру.
— ...Не настало время прижать хвост Бараиру, друг-командир?..
Смотреть на Горлима было
больно — осунувшийся, истерзанный жестокой
душевной мукой, едва пребывающий в сознании
Человек. Тоскующий взгляд полубезумных глаз с
мольбой устремился на Гартханнера.
— Мне сказали: ты хотел говорить со мной. — Майя
сквозь зубы цедил слова: ненавидел предателей,
никогда не пользовался их услугами, но сейчас...
Неукротимый гнев, жажда мести выжгли в душе всЈ,
даже отвращение к этому жалкому человеческому
обломку, скорчившемуся перед ним на лавке. — Что
ты можешь сказать мне, воин Бараира?
— Пощадите... Пощадите еЈ!.. — Горлим с мольбой
заломил руки. — Эйлинэль ни в чЈм не провинилась
перед вами...
— А, так еЈ, значит, зовут Эйлинэль? — небрежно
проронил Гартханнер. — И кто она тебе — сестра,
жена?
— Жена...
— Давно женат?
— Нет...
— Любишь еЈ?
Горлим закрыл лицо трясущимися руками и тихо
заплакал.
Ком подступил к горлу Гартханнера. Видеть, как
плачет сильный, крепкий мужчина, было нестерпимо.
Чужое страдание обжигало сердце...
Майя взял со стола дортонионскую стрелу.
Скрипнул зубами. Плакал ли этот герой, когда его
приятели убивали безоружных мальчишек? Или --
никакой пощады слугам Врага?..
— Тебе знакомы эти стрелы, воин?
Горлим бросил быстрый взгляд из-под мокрых
ресниц.
— Да, это наши стрелы... Нашего отряда...
— А не мог ли кто-то другой... Я хочу знать: точно ли
эти стрелы принадлежат воинам Бараира?
Дортонионец присмотрелся.
— Да. Вот эта руна — знак Дагнира... — дрожащим
голосом сказал он. — А так метит свои стрелы
Хаталдир Юный...
Гартханнер стиснул стрелы в кулаке.
Ну что же, благородный Бараир, будь по-твоему!
Никакой пощады. Я тоже умею быть жестоким...
— Скажешь, как найти ваш отряд — будешь свободен.
— Каждое слово — как сухой щелчок спускаемой
тетивы.
— А... Эйлинэль? Без неЈ мне ни свобода, ни жизнь не
нужны, — глухо отозвался Горлим.
— Помилуй, воин! — дЈрнул Гартханнер бровью. — Я не
воюю ни с женщинами, ни с детьми. Мне нужен Бараир.
Бараир и его... его воины.
Его странные, невозможно светлые глаза впились в
глаза Горлима — и Человек почувствовал, как он
растворяется в ужасающем сиянии обнажЈнного
яростного пламени...
Сколько это длилось — мгновение или вечность?
Очнулся Горлим весь в испарине.
На лице Ужасного — гримаса брезгливого
отвращения.
— Что ж, слово дадено — и я от него не отступлюсь...
хотя и не заслуживаешь ты жизни, падаль. Но иди!
Иди на все четыре стороны! Ты свободен.
— Но... ты же обещал... Эйлинэль... — холодея,
прошептал Горлим.
— Помилуй! — хмыкнул Майя. — Разве я хоть
полсловом обмолвился о твоей Эйлинэль? Да я до
сегодняшнего утра и не подозревал о еЈ
существовании. Я и имя-то знаю лишь потому, что ты
сам назвал его мне. Речь шла о тебе — и только о
тебе. Так что убирайся, пока я не передумал!
— Подлец!..
Горлим взлетел, словно пружиной подкинутый,
намереваясь вцепиться в горло Гартханнеру.
Но Майя каким-то непостижимым
образом — колдовством, не иначе! — оказался за его
спиной, а Горлим лишь ободрал руки о плохо
отЈсанные брЈвна стены.
— Гришнакх! — повелительно крикнул Майя. --
Выкиньте этого предателя с глаз моих и седлайте
коней!
Так было открыто убежище последних воинов из
Племени Беора. Вскачь летели кони воинов
Гришнакха, и в тихий предрассветный час, когда
сон Людей особенно крепок и даже часовые клюют
носами, Орки окружили лагерь...
Впоследствии Гришнакх скупо вспоминал об этом:
велика ли доблесть горло спящим перерезать?..
...И с отрядом Бараира было покончено. Лишь Берена
в ту роковую ночь не было в лагере. Исполняя волю
отца, искал он в разорЈнном Дортонионе родичей
убитых детей.
Возвращался ни с чем. Показываться на глаза отцу
было стыдно. Да ещЈ тишина в лесу — такая, что
жутко делается. Стылая, неживая тишина...
Опытным следпытом был Берен, тихо и незаметно
подкрался он к лагерю — не каждый Эльф сумел бы
двигаться столь бесшумно. Но крался он напрасно.
Враги, сделав своЈ дело, ушли. Лишь стервятники
пировали на месте побоища...
ВсЈ, что мог Берен, — это схоронить останки убитых
друзей своих и родичей, завалив могилу камнями,
чтобы не добрались звери, и поклялся он над
скорбным местом мстить Врагу без пощады и
жалости.
Потом он долго сидел над чистыми водами Тарн
Аэлуин, стискивая в руке кольцо отца. То кольцо
некогда вручил Бараиру Король Финрод
Нарготрондский — в награду за спасение
королевской жизни у Топей Сереха. Наверно, он мог
бы пойти и в Нарготронд — вряд ли Король Финрод
затворил бы двери перед сыном Бараира. Но Эльфы
бессмертны, в запасе у них вечность и их месть
умеет ждать. А его жизнь была слишком
быстротечной, чтобы откладывать отмщение на
долгие годы...
* * *
Уже одно то, как Властелин Тьмы
приволакивал ногу при ходьбе, было дурным знаком:
обыкновенно Мэлко старался скрывать свою немощь
от окружающих, и лишь чрезвычайные
обстоятельства способны были настолько выбить
его из колеи. Гартханнер прекрасно понимал, кто
сейчас явился тем самым чрезвычайным
обстоятельством, но не успел даже раскрыть рта,
чтобы объяснить свои действия, как Мэлко без
обиняков сказал — будто припечатал:
— Ты поступил подло, Айканаро.
Гартханнеру показалось, что он ослышался.
— Я подло? Я?!! Да
они же детей убили? Понимаешь: детей! Малолетних!
Ведь видели же, кого убивают: стреляли в упор...
— Нет! — оборвал его Мэлко. — Я не верю. Кто угодно
— только не Бараир! Это — Человек чести. Он не мог
пасть так низко.
— Не мог — однако же убил! Сам — или Люди, им
посланные, неважно. Все они одинаковы. Нашли себе
противников под силу. Безоружных мальчишек!
Мэлко стоял, опустив голову, поэтому лица его
Майя не видел. Слышал лишь тяжЈлый, полный
сдерживаемого гнева голос:
— Возможно, Бараир в тот миг увидел перед собой
двух воинов ЧЈрной крепости. И потерял голову...
Гартханнер задохнулся от возмущения.
— Ах, воины ему нужны были? Ну, так он и получил то,
чего хотел. С избытком!..
— ...Но это не значит, что имел право терять голову
— ты. Ты не должен был давать волю чувствам. И тем
более не смел — ни при каких обстоятельствах не
смел! — посылать своих Орков резать спящих. Это
подло, в конце концов!
— Не более подло, чем убивать детей! — упорствовал
Гартханнер. — Бараир получил то, что заслужил!
— Ого! — Мэлко стремительно — насколько позволяла
больная нога — повернулся. — Значит, воздадим
каждому по делам его? А если и к тебе подойти с тою
же мерой?
— Суди! — твЈрдо ответствовал Гартханнер. — Если я
виновен, то готов принять любое наказание.
Сильно хромая, Мэлко подошЈл к креслу и сел.
— В отличие от тебя я не ощущаю в себе права
судить других, ибо сам грешен не менее. А может
быть, даже и более.
— Так что же, — сквозь зубы выдохнул Гартханнер, --
мы должны подставлять левую щеку, когда они лупят
нас по правой? Боюсь, что в таком случае мы
попросту останемся без головы: их-то угрызения
совести не замучают, не надейся!
Мэлко долго молчал. Потом сказал — очень тихо:
— Если не надеяться на это, зачем тогда — всЈ?
И снова молчание.
Потом — ещЈ более тихое:
— Если ты не понимаешь, во имя чего сражаешься... --
И — будто не сразу решился вымолвить: — С такими
мыслями тебе... только с Орками жить. Что ж, ступай
к ним!
Гартханнер помертвел.
— Ты прогоняешь меня, Владыка?
— Прогоняю?.. — Глаза Властелина Тьмы — словно два
бездонных колодца. Ничего не разглядеть в
непроглядной глубине. — Нет, Айканаро. Ведь это я
сделал тебя таким. Но... Извини, мне
слишком тяжело сейчас видеть тебя рядом...
© Тани Вайл (Эльвен)