МЫШЕЛОВКА.
( В Е Г И Т А Р И А Н Е Ц, К О Т О Р Ы Й  Е Л  С Ы Р.)

: заприметил он неподалёку от
дороги постоялый двор, и этот
постоялый двор показался ему
звездой, которая должна привести
его не к преддверию храма
спасения, а прямо в самый храм.

"Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский" Мигель Де Сервантес Сааведра

Сквозь снежную баламуть и круговерть пробирался одинокий всадник. Ветер крутил белую пыль, то свивая воронками, то упругим потоком бросая путнику в лицо. Тот лишь изредка отряхивал капюшон, поглядывая вперёд. Совсем близко, в паре сотен шагов, вынырнув из ниоткуда, путеводной звездой замелькал огонёк трактира. Кобыла, каким-то особым своим лошадиным чутьём угадав близкий отдых, рванулась с удвоенной силой. Нечто в том же духе относительно еды и ночлега чувствовал и её владелец.

Скрипучие мёрзлые былинки взлетали из-под копыт и уносились прочь. Спешившись у пустой коновязи, всадник поискал глазами вход в конюшню, одновременно разглядывая здание. Дом был двухэтажным, целиком сложенным из каменных глыб, узкие щёлки окон пялившиеся в зимнюю тьму перекрывали стальные прутья.

Внутри хозяин прислушался к стуку копыт и позвякиванию сбруи. Девчушка, спешившая с непочатым кувшином вина, брезгливо сморщилась:

-Аэ, ещё один грязный варвар.

-Да нет, Лота, это не варвар. Твой отец ещё не так стар, чтобы пропустить мимо ушей их ругань, да и от доспехов у них лязгу — что от десяти кузниц, — он удивлённо нахмурился, — кого это великий Ас послал? А ты не стой чуркой! На кухню, и разогрей там что-нибудь!

Тяжеленная, крепко сколоченная дверь из толстых деревянных стволов, чуть приоткрылась, и человек проскользнул внутрь. Трактирщик буквально впился взглядом в гостя, пытаясь определить, чего ждать от вновь прибывшего мелкой медяшки или металла поблагородней. Намётанным глазом он прошёлся по незнакомцу, но в неярких багровых отблесках углей был виден лишь длинный толстый плащ с капюшоном неопределённого серого цвета, кожаные штаны прошитые крест-накрест шнурком по бокам да высокие меховые сапоги до колен с небольшими железными шипами на подошве и носке. Рваный метущийся свет настенных факелов только сгущал тьму, но немалую ширину плеч незнакомца и рост в полных семь локтей можно было разглядеть и так. Лица не было видно вовсе, но пронзительный ощупывающий взгляд чувствовался прямо-таки физически.

"Этот может быть кем угодно — от наёмника до королевского курьера, раздумывал хозяин, — ишь, верзила, и меча с собой не видно — неужто ещё один колдун на мою голову, будто одного не хватало. Ладно, сейчас увидим, что ты за птица!" Меж тем человек лёгкой походкой направился в сторону трактирщика.

* * *

Все стойла оказались занятыми. Мужчине пришлось пробираться на ощупь, так как ничего, даже отдалённо напоминающего фонарь он не обнаружил. "Мог бы хоть свечу оставить — скопидом несчастный!" Темнота была абсолютной, как в склепе, зато здесь было тепло.

Всадник снял перчатки и пошёл вглубь, проводя руками слева и справа от себя. Он прекрасно слышал каждое животное: всхрапывание, хруст зерна, стук копыт, но ему было приятно прикоснуться к морде и погладить пышную жестковатую гриву. Стойла располагались друг против друга, а между ними оставался проход в несколько локтей шириной. Всего их оказалось шестнадцать. Если в первых шести обнаружились вполне обычные представители своей породы, то следующие пять занимали тяжёлые мощные животные, они гневно заржали и забили сильными ногами, но уловив уверенность и спокойствие в незнакомом человеке, позволили прикоснуться к себе. Подойдя к очередной загородке, он скорее почувствовал, чем услышал, как лошадиная морда рванулась к нему. Кому-нибудь другому этот укус мог стоить нескольких пальцев, но широкая

ладонь всадника, даже не попытавшегося увернуться, была сплошь покрыта шрамами и мозолями и тверда как деревяшка. Не успели зубы сомкнуться на ней, как рука сжала верхнюю челюсть коня и с такой силой приложила его головой о перегородку, что жерди затрещали, едва не сломавшись. Человек, скрытый тенью усмехнулся — это становилось интересным. Скотина была специально обучена кусаться, а передние зубы, чуть подпиленные для остроты, были знаком некромантов. Двумя следующими постояльцами оказались низкие лошадки южных кровей. Последнее стойло справа тоже было занято, а вот слева, наконец, отыскалось свободное местечко.

— Удача для тебя, старушка Бригит, а то я уже думал, придётся взять тебя с собой, а это, знаешь ли, чревато. Одного вегетарианца здешняя компания стерпит, а двух этот хозяин-скаред точно прогнал бы. Так что оставайся тут, хрумай овёс, да, и не вздумай лезть к тому жеребцу, — он страшно несдержанный ... что, ха-ха, нет, не к тому, что рядом, я говорю про следующего, — всадник ласково погладил лошадь по морде и направился к выходу.

Метель ревела во всю, выплёвывая свою ярость в пространство. Ветер, придавленный низкими тучами рвался на волю, сметая всё и вся. После его обжигающего дыхания трактир встретил мужчину вонью сгоревшего жира и смолы, кислого пота и блевотины, сырой земли и палёной шерсти. Глаза почти мгновенно привыкли к рваному свету факелов, висящих в медных пазах. Он сразу выделил хозяина — прямо напротив входа мужчина с открытым чуть простоватым лицом стоял у большого камина скрестив руки. Шерстяная безрукавка, засаленный и прожженный передник — обычное дело. В самом центре вокруг очага сидело пять варваров. Все явно поддали, и появление гостя прервало их дружный рёв, искренне почитаемый воинами за песнь. Левее в дальнем углу одиноко пялился на кружку чего-то тёмного мужик, с головы до ног закутанный в меха и шкуры дюжины зверей. У его ног скрючилась фигурка девушки, Рядом, ближе ко входу, сидели ещё двое, первый — невысокий стройный юноша в зелёной куртке; борода только-только пробивалась, а тонкие правильные черты лица делали его похожим на этакого принца, странствующего по миру ради подвигов и по зову сердца. Второй сидел спиной ко всаднику, была видна только выбритая макушка, всё остальное скрывал коричневый балахон. В другом углу, справа, не горело ни одного факела, и тьма надёжно прикрывала его, но догадаться, кто может там быть, не составляло труда.

Мужчина медленно обвёл взглядом полутёмный зал. Это была минутная слабость — о большей части постояльцев он догадывался, и ни один не представлял особого интереса и уж тем более опасности, — но было в этом взгляде из тьмы, когда никто не видит твоего лица, что-то притягательно-мистическое. Голодный желудок заурчал, разбивая ирреальность сцены, и путник направился к хозяину двора.

— Здравствуй, хозяин. Пусть молоты Торов упадут перед твоими дверями.

— И тебе здорово, гость. Пусть бури Аса будут в твоей руке, Моё имя Ян.

— Я целый день скакал по этой мёрзлой столешнице, найдётся тут приличная комната и еда? — два серебряных королевских грифона тускло сверкнули аверсами

— Конечно, есть как раз одна незанятая, а еда у нас самая лучшая.

Из-за куска кожи, прикрывающего вход на кухню, вылетела девчушка с растрёпанными волосами, забавно вздёрнутым носиком и огромными карими глазами. Увидев незнакомца, она споткнулась и начала падать вместе с большим кольцом колбасы и несколькими кувшинами пива. Тот, схватив девчушку одной рукой, легко приподнял и поставил её.

— О, извините, простите, — захлопотал Ян, — это Лота, моя дочь. Мерзавка! Ты ещё здесь? Отнеси пиво гостям и на кухню!

Лота обиженно сморгнула, но во взгляде, брошенном на всадника, были и

благодарность, и восхищение.

— Лота, красивое имя. Тебя, верно, назвали так в честь Лота — повелителя

растений, — голос, будто приглушённый складками капюшона, был мягким и абсолютно спокойным:

— Найдётся здесь добрый квас? Прости, но кислое пойло, которое я помог

тебе сохранить для варварских глоток, мне не по душе. И захвати головку сыра с хлебом.

Лота, как ни старалась, не смогла рассмотреть лица странного человека,

но почувствовала: он её улыбнулся.

— Ну и погода, — пытался тем временем поддержать разговор трактирщик, -

повезло вам, что на мою гостиницу наткнулись, а то в сугробе ночевать не сподручно! Ни тебе выпивки, ни тебе закусона, — Ян подмигнул, но

всадника занимало совсем другое.

Во многих северных языках согласные существительных женского рода оглушались или вообще исчезали. Слово "лод" было знакомым, но из какого языка оно пришло? Нечто невероятно древнее стояло за ним, нечто ускользающе-знакомое. А вот значение засело в памяти крепко — "лод" было слово-термин и обозначало человека, приносимого в жертву.

— А вот вьюги-то давно такой не припомню, — не умолкал Ян, — хотя всю

жизнь здесь прожил, все пятьдесят годочков. Да... А вы, сударь, неужто тоже из Брога едете?

— Да нет, почтенный, из Тротгорда.

— Из такой далищи?!! Это же десять переходов. А я скажу: повезло вам, После такого, — он неопределённо мотнул головой, — все перевалы завалит. И куда вы все направляетесь?

— В земли ночных кланов.

Хозяин поджал губы. С таким же успехом он мог бы услышать в ответ: "К Бра, — пиво хлебать". Незнакомец явно скрытничал. Ну и хрен с ним, Будто бы без этого забот не хватает: послы лорда Шона, — как они некстати.

— Марта, Лота, -заорал Ян, откидывая рогожку, — где вы, ленивые жирные

тюленихи? Гости с голода помирают, а они там что?!!

Всадник успел заметить фигуры двух девушек у широкой, во всю кухню,

плиты. Вскоре одна из них появилась, держа несколько лепёшек, чуть пригоревших по краям, кусок твёрдого солёного сыра и баклагу с коричневой пузырящейся жидкостью.

"Интересно, а ведь Марта совсем не похожа на свою сестру, — думал

мужчина, забирая еду, — вот уж кто никогда не споткнётся. Быть может они от разных матерей, или одна из них — приёмыш". Размышляя о дочерях трактирщика, он ещё раз оглядел Марту. Она была невысока, но плотного, кряжистого телосложения: широкие бёдра и плечи, сильные руки, короткая мощная шея. Лицо было неправильным и угловатым, но удивительно сочеталось со всем внешним обликом и нисколько не портило Марту. Таких людей рождали мрачные тундры и леса Северных Королевств. Про себя они говорили так: "Когда Ас лепил людей, то не рассчитал, и у него не хватило земли и глины на всех. Тогда Ас взял лёд и каменную крошку и стал доделывать остальных. Но вскоре отморозил себе пальцы, а пыль забилась в глаза, и он стал лепить не глядя, пристукивая для верности своим молотом, чтобы руки да ноги с головой держались попрочнее. Вот так и получились наши предки".

* * *

Спустя четверть часа всадник сосредоточенно ел, упорно не глядя перед собой. Окружающее пространство было досконально им осмотрено, запомнено. Впрочем, это как раз оказалось несложным: зал трактира больше напоминал склеп. Изнутри камень не был ни обит деревом, ни выложен дёрном, как делали в некоторых северных поселениях. Лишь щели между камнями заткнуты мхом и землёй. Зал был прямоугольным, шестидесяти локтей в длину, сорока в ширину и восьми в высоту. К одной из стен примыкала конюшня, другая сообщалась с кухней. Массивные древние колоны по две пяди толщиной держали потолок. Они как бы делили зал натрое: по три в ряд справа и слева от камина. Пламя гудело и ярилось, посылая волны жара. Огонь перехлёстывал через верхний край, бросая мраку сотни багровых звёздочек. В тон ему выла метель, в бессильной злобе кружась тысячью тысяч холодных ледяных снежинок. Всадник прислушался к песне стихий и тихо заговорил:

— Люди ночных кланов верят, что пурга — это злая колдунья Ара Раш. Её

человеческое обличье — древняя старуха с растрёпанными волосами, наполовину седыми, наполовину пепельными. Когда-то давно, на заре времён, она была молодой красивой девушкой с чёрными летящими по ветру косами... На севере ей было подвластно всё. Однажды Ара Раш посетила мысль, будто она всесильна. Показалось, что стоит только захотеть — всё сможет. И вдруг помстилось колдунье- идёт кто-то к ней. И вроде не шибко идёт, а вот же — стоял у горизонта, и уже рядом, перед самой Ара Раш очутился. Взял странный пришелец горсть искристых снежинок и кинул в тёмное небо. Взглянула владычица Севера вверх — весь небосвод покрыли снежинки, горят маленькими огоньками, только огонь их холодный, колючий. Странник меж тем повернулся и исчез. Вот с того времени взяла Ара Раш чёрная злоба. Поклялась она затмить звёзды. Много тысяч лет пробует до них дотянуться, но всё напрасно.

Всадник помолчал и взглянул на женщину перед собой. В её глаза. Вызов и сосредоточенность сменились интересом и удивлением. Мужчина смотрел и видел девочку, совсем маленькую, которой хорошо у тёплого огня рядом с отцом и матерью, под защитой надёжных стен...

"Похоже, в детстве ты нечасто слышала сказки, — думал странник, — да и было ли у тебя детство? Со скольки лет у тебя появились мозоли? морщины? Когда ты впервые узнала любовь? Или... — всадник весь напрягся, стиснув до скрежета зубы. Всегда от таких мыслей ярость затопляла его. Брать девушку силой, лишать её чести — что может быть гнуснее и позорнее? Но мир смог и придумать штуку похуже. Девушки сами шли на это, шли понуждаемые родными, хозяевами, самой жизнью, безрадостной и беспросветной. Складки, рождённые горечью, пролегли по лицу всадника, — он верил в лучшее, но женщин, ценивших себя выше нескольких жёлтых кружочков, встречал всё реже и реже. Грубые жернова переламывали, перетирали людей, пытаясь превратить их в зверей...

И вновь зазвучали слова его старого учителя: " Душа мальчика — глина, лепи, что пожелаешь. Душа юноши — смола пополам с порохом, поднеси огонь с одной стороны — загорится, с другой — взорвётся. Душа мужчины — кусок железа, плавишь его — он только жарче пылает, бьёшь молотом — он только крепче становится да яростней звенит. А станет мечом — охладится, остынет. Душа старика — плавный поток, обрывающийся в пропасть. Он течёт медленно, но ему самому кажется, что слишком быстро. У истока он был небольшим ручьём, по пути же вбирая в себя новые источники, стал полноводной рекой, широко разлился, наделяя влагой всё живое вокруг... Как реки сливаются с морем, так и наши души сольются с чем-то большим...

— А душа странника? — спрашивал ученик.

— Хм, странник обязан уметь носить маски. Носить маску на лице — великое искусство, не величайшее искусство — надеть маску на душу... ".

Мужчина с хрустом разодрал последнюю лепёшку и отправил корявый кусок в

рот, запивая сладковатым хлебным квасом. Девушка неотрывно смотрела на него. К неизвестному её толкнуло что-то наносное, звериное. Так два зверя, сойдясь на тропе осторожно обнюхивают друг друга, в любой момент готовые напасть или защититься. Теперь она чувствовала иное. Всадник, не зная наверняка, угадал её романтическую сущность. Женщина-воин грубая, жестокая, беспощадная — такой она себя помнила всю жизнь, такой она вошла в мир. Скольких сразил её меч, достал кинжал, нашла стрела?

Но вот из ледяной мглы появился он, и всё рассыпалось, разлетелось, развеялось невесомым пеплом. Ушли кровь, прежние раны, бессильные слёзы, остался лишь его голос, мягкий ... беззвучный. Слова пропали, а голос звучал, взметая пыль прошлого...

Она очнулась от пьяного варварского крика. Мужчина вертел в руках сучок, выдавленный из доски, изредка пристукивая им по столу. Хотелось заговорить с незнакомцем, но горло впервые сжалось и исторгло из себя неразборчивый всхлип. Всадник, не глядя, толкнул к ней жбан. Женщина глотнула, кивнув:

— Меня зовут Нокра.

Её голос был глубоким и чистым. Молчание затянулось. Наконец женщина

спросила:

— Кто ты?

Всадник быстрым движением скинул капюшон и взглянул в упор, тяжело и недобро. Тени разрубили худое костистое лицо вдоль старых шрамов и морщин. Длинные каштановые волосы лежали комками и жгутами.

— Нокра? — сучок неожиданно разломился пахучими щепками, — это не имя, а прозвище, как у собаки. Нет жалости — вот что оно значит.

— Тебя не касается, что оно значит, — вызов и холод вернулись.

— Вот как, — мужчина откровенно веселился, глаза из недобрых стали

злыми, — здесь ты развлечений не найдёшь. А нерадивая скотина заслуживает не больше, чем пинок под рёбра. Убирайся.

Кинжал появился из скрытых набедренных ножен, грубо отполированная сталь блеснула серебрянно-багровым. Всадник посмотрел на оружие, оценивая расстояние. Правая рука, но удар придёт слева — старый трюк наёмных убийц. Ещё один кинжальчик, лёгкий и тонкий, вполне возможно смазанный ядом, уже готов к броску. Но, сосредоточившись на жертве, охотник бывает уязвим.

— Твоя семья была большой? Ты с Юга, с Дальнего Юга. Там у людей тёмная кожа. Но твоя белее. Твой отец не был южанином. Или мать? Нет, отец. Кем он был? Сборщиком налогов, чиновником, моряком, торговцем? А как он взял твою мать? Силой, деньгами? Тебя часто били по голове, по рукам, по спине. Ты плакала и не понимала. А когда к тебе начали приставать? С девяти лет, с семи?

Нокра вздрогнула, и всадник надавил:

— Так когда? Неважно, но лет в пятнадцать ты уже точно знала, что это такое. Попадались извращенцы? Например, на битом стекле. Сначала холодно, потом осколки входят под кожу, и делается тепло и липко... Кто это был? Тот, кого ты убила первым. Тебя вырвало, когда из горла брызнула кровь? Или это были кишки? Или...

Кинжал свистнул тоненько и противно. Нокра вся напряглась. Взгляд

незнакомца остекленел, изо рта потянулась полоска крови. Она оглянулась по сторонам, медленно встала и перебралась за соседний столик, сев спиной к телу. Руки всё ещё тряслись. Сзади возник услужливый голос Яна:

— Вина?

Она резко кивнула, и тут же появилась небольшая чашечка. Запах "Зелёного забвения" бил в нос. Этот напиток делали не из винограда, и вообще не из фруктов, овощей или ягод, а из водорослей. От нескольких глотков жилы внутри расслабились, мускулы чуть размякли. Она потянулась за добавкой, но чарка исчезла, а голос Яна стал голосом незнакомца:

— Этой дури нельзя много пить, совсем осоловеешь.

Он сидел рядом и снова смотрел в глаза, но теперь по-доброму.

— Все мы носим маски, твоя — грязная и кровавая. Я хотел, чтобы ты

почувствовала это, Прости меня, Нокра.

— Ауле, — произнесла она одними губами.

— Так звала тебя мать? Мои родители умерли раньше, чем я смог их запомнить, Мой прадед, наполовину свихнувшийся и дряхлый, как сама старость, заменил их. За все двенадцать лет старик так и не назвал меня настоящим именем — обзывал всё каким-нибудь животным или ещё чем... Когда

он умирал, никого не оказалось рядом — ни его детей, ни детей его детей, никого. Не потому, что те были забывчивыми или неблагодарными, просто никого не осталось, Тогда прадед успел сказать мне моё имя. Я — Рэйвен.

Нокра, глядя в темноту, кивнула.

— Знаешь, ты был прав, во многом прав, про меня, про детство, про ...

— Не надо. Пусть прошлое останется в прошлом. Наши воспоминания — лишь

тропы в лесу. Чем дальше уходишь — тем они запутанней, тем вернее можешь заблудиться... Так говорил мой учитель.

Рэйвен достал кинжальчик и аккуратно вложил в невидимые ножны на её бедре.

Это самое бедро поразило упругостью и волнующим изгибом. Нокра растерянно коснулась рукояти оружия:

— Но я же убила тебя! Я видела кровь, вот здесь, — её палец провёл по подбородку мужчины.

— Я просто прикусил губу, а кинжал поймать легко, если знаешь откуда

летит — немного тренировки и всё.

Да. Всё. Только он не сказал, что тренировался, стоя на узком мотающемся бревне с завязанными глазами. И что кинжалов было три.

"А её руки — не убийцы, а воина — мозолистые и грубые, разве нужны

женщине такие? — подумал всадник и повинуясь властному внутреннему приказу, сжал ладони Ауле в своих и заговорил:

— До Великого Исхода на востоке было множество мелких племён. Почти все

они исчезли в воинах с переселенцами. Некоторые из них верили в Великого Оленя — Отца людей. По преданию Великий Олень после бессчётных восходов скинул свои рога. Они упали на землю и разломились. От одной половины произошёл первый мужчина, от второй — первая женщина. Поэтому у племён был обычай: если юноша желал взять девушку, он отправлялся в лес и искал сброшенные оленьи рога. После рога надо было отнести возлюбленной: если та принимала их — значит отвечала согласием, если ломала — отказом. Кстати союз мог предложить не только мужчина, но и женщина — у оленя два рога, и оба одинаковы.

Бревно в камине звонко треснуло под напором огненных струй, и былинки-искорки улетели вверх, в прохладную тьму. Рэйвен, почувствовав, как вздрогнула Ауле, замолчал. Затем встал и, отворачиваясь, будто про себя, добавил:

— Случалось, двое любили друг друга так сильно, что их чувства делали счастливее всех вокруг, ощущались как свет, как воздух. Про таких говорили, что они нашли рога самого Великого Оленя.

Отчётливый ранее голос всадника почти потонул в напевах непогоды и шипении факельного масла. Меж тем воинственная пятёрка, притихшая было за поглощением пива и закуски, оживилась. Поднялся седой, как северный медведь, но ещё не старый мужик и заревел куда-то в сторону кухни:

— Ещё пива, ещё вина, ещё ... Нет! Довольно! В этом свинарнике нет

славных песен! Ну так счас-с-с будут!!! — взмах полуобгрызанным ребром, и все дружно затянули:

Когда сойдутся рать на рать,

Мы слёз не будем проливать.

И жизнь любой готов отдать

Чтоб грозно меч рукой поднять,

В кровавой схватке войном стать,

Врага стереть, сдавить, подмять,

Лавиной грозной растоптать,

Заставить трусов мчаться вспять.

И пусть взлетит наш клич опять:

За Волтургнира!!!

Когда свистит железный меч

И рубит вражьи главы с плеч

Живи чредою битв и сеч

Покуда в жилах крови течь.

И много будет славных встреч,

И честь — в бою с врагом полечь.

Наступит время тело сжечь -

Пусть клич прервёт на тризне речь -

За Волтургнира!!!

Когда сотрём мы в пыль врага,

Когда намнём ему бока,

Когда бессильная рука

Отпустит рукоять клинка,

И кровью вспенится река,

Тогда, трубя, сквозь облака

Победный рёв взметут рога.

Не смолкнет клич — стоим пока -

За Волтургнира!

Едва песня отзвучала, чей-то насмешливый едкий голос запел новый куплет:

Когда начнём счастливо жить,

И вкусно жрать и сладко пить,

В парче и золоте ходить,

И девок по углам ловить,

В немытых патлах вшей давить,

И свору пёсью заводить,

Чтоб было бы кому скулить,

И вроде умно говорить,

И в клох дырявый воду лить,

Мы будем, перед тем, как слить,

Орать свой клич, чтоб не забыть

За Волтургнира!

— Кто это смеет здесь вякать, ты, козье дерьмо? — седобородый рванул меч из богатых ножен.

Он видел лишь неясную фигуру у колонны, но ... этого было достаточно.

Вот, счас, счас по ней ка-ак..!..? Ух, ты, как зазвенело, здорово, ... хм..? а нахал цел...

Рэйвен, чуть сместившись, резко замахнулся и нанёс удар прямо в кованный

шлем. Звук получился тупым и совсем не интересным. Седобородый ещё чуть-чуть постоял, раздумывая о чём-то своём, и рухнул под ноги своих товарищей. Один из них отставил кувшин и провёл пальцем по вмятине на шлеме.

— Я знал людей, которые могли сделать то же самое, но пересчитать их хватило бы одной руки, — мужчина поднял голову, широко улыбнувшись, — но тебя я ни с кем не спутаю, даже если Дара заберёт оба моих глаза. Садись, садись рядом друг.

Рэйвен присел перед очагом, внимательно оглядев всех четверых:

— Пожалуй, если Дара, вместо того, чтобы забрать, даст тебе ещё два глаза, ты и их зальёшь этой кислой блевотиной, — всадник пнул кувшин с пивом, — пять зим назад ты был не таким, Олаф.

Варвар только добродушно усмехнулся, а остальные смотрели на чужака удивлённо и хмуро, Они то готовились его в капусту измельчить, а тут такое! Олаф заметил взгляды:

— Э, парни, хватит бычиться. Это же Снежный Странник, отсохни Асова борода. И сказал он правду — напились мы. Да... Так познакомься — вот двое — мои руки Сохли и Фьюри, и Трон, и все славные мужики.

Рэйвен по очереди приветствовал каждого, ударив, по обычаю, в протянутый кулак своим.

— А он? — кивок в сторону седобородого.

— Этот?

— Это.

— Браад Белоголовый. Шлем его жаль. Хороший шлем с самоцветами, с белым камнем. Теперь выправлять придётся.

— Так обоз из Большого Посёлка вы взяли?

— Мы, и не взяли, а по самому что ни на есть грабанули. Ты, Странник,

всегда всё знаешь.

— Вернее догадываюсь. Откуда ещё такой шлем?

— А если, к примеру, из клада?

— Да, из клада, а землю он секирой рыл? — взгляд всадника сделался

пустым, — как всё было, Олаф?

— Мы устроили настоящую потеху, дружище, — рассмеялся варвар, — лучники засели по краям пути, я с десятком парней — за холмом чуть позади. Эти олухи ничего и не заметили. Но рубились страшно, скажу тебе. Лучники забрали у них человек семь, а во второй раз выстрелить уже не успели. Тридцать против тридцати, и нам бы не выстоять, да вожак ихний попался никудышный. Сбил людей в кучу и решил отступать. А у них ни одного лука — все в обозах остались. Мы расстреляли больше половины, прежде чем те остановились. Нескольких удалось связать. А и без того добыча богатой оказалась, — десять возов всякого добра: меха, оружие, доспех разный, рыба. Браад, вот, шлем себе взял, только он его, хм, не защитил. А я — меч себе взял, взгляни.

Узор на ножнах был выложен сапфирами и серебром, на поверхности и в

глубине камней рождались фиолетовые искры.

"Совсем новые — серебро не потускнело и камни целы" — подумал Рэйвен и принялся осматривать клинок. Свет затухающего костра обагрил его несуществующей кровью. Чуть заметная синева и волнистый узор говорили о хорошем качестве, но кое-что было не так. Одновременная прочность и гибкость мечей вошли в поговорку, этот же упорно не хотел сгибаться. Всадник чувствовал, что запросто может сломать его. Значит он невероятно твёрд. Для боя такие не делаются... Поверхность гладко отшлифована. В нижней части странное клеймо — существо с человеческим телом и головой демона застыло, словно приготовившись к атаке, сжав правую руку в кулак, а левую откинув назад. Ощупав лезвие у самой крестовины, он нашёл то, что и ожидал — подтёки металла — прежде чем закалить, сталь практически расплавили. Или расплавилась. Что-то смутное всплыло из глубин памяти. Крезы. Рэйвен протянул ножны с мечом варвару:

— Отличная вещь! Правда, на ней кровь, отмоешь ли?

Олаф непонимающе поглядел на него, опустил глаза:

— Не надо так, Странник. Это был честный бой без женщин и детей. Надо

чем-то жить!

— Пять зим назад ты жил не этим!

— Снег той зимы давно впитался в землю, — зло бросил Олаф.

— Нет, снег до сих пор лежит на вершинах Искра, просто для тебя это

слишком высоко! Вместо того, чтобы сплотиться против западных набегов, вы грабите купцов. Тот Олаф, которого я знал, хотел умереть от меча в схватке, а ты наверняка мечтаешь быть задавленным глыбой золота.

Рэйвен заметил взгляд молодого человека в зелёной куртке, устремлённый на него, и чуть заметно кивнул. Олаф уже приготовился что-то сказать, но словно споткнулся о невидимую преграду и остановился с открытым ртом. Глаза Снежного Странника приковывали, не отпуская ни на миг. Сначала они сделались тусклыми и перестали отражать свет костра, затем белки глаз и зрачок потемнели и растворились, а радужка стала вспыхивать по краям огненными искрами. Из-за спины, или сверху, а может быть со всех сторон, он уже не понимал, откуда — зазвучал голос:

— Так что я скажу твоей семье, Олаф Торгка? Твоему отцу и матери? Они растили сына воином, а ты стал разбойником. Твой отец придёт и скажет: "Я много сражался, я защищал свою семью и свой очаг, но я недостоин светлых миров, потому что оставил на земле сына, опозорившего весь наш род".

— Пощади, Великий ... — прошептал варвар. Он опустился на колени и низко склонил голову, а когда взглянул вверх, глаза Снежного Странника опять были прежними. Рэйвен и сам не понимал до конца происходящего. Просто сила вошла в него и заставила заговорить. Её природа оставалась скрытой, но она так часто уделяла всаднику своё внимание, что поневоле приходилось искать ответ и строить предположения. В том, что ни одно из северных божеств не имеет к этому отношения, он был уверен. Любое иное существо — высшее или низшее было для него лишь частью, выражением одного из двух полюсов, а всё их существование — только песчинкой в титанической борьбе, развернувшейся ... быть может, в бесконечности. Он радовался, когда мог помочь, и горевал, когда было больно другим, и ещё грустил, иногда, очень редко... он был осколком, погребённым во времени.

Рэйвен быстро оглянулся: никто, похоже, не заметил странного поведения

Олафа, который всё ещё стоял на коленях.

— Ну что, старый друг. С тобой говорил кое-кто посильнее меня. Его ты

послушаешь? Я еду в земли Ночных Кланов...

— Я с тобой! — выдохнул Олаф.

— И я, и я, — зашептали остальные, тоже ощутившие и узревшие присутствие Силы.

— Отлично, — улыбнулся всадник, — выходим на рассвете. Советую всем

получше выспаться.

Находясь под воздействием увиденного, все пятеро поднялись и медленно побрели в сторону лестницы, переговариваясь о чём-то на своём языке. На душе было приятно, тепло и чуть тревожно. Таким сигналам Рэйвен доверял всегда, и, направляясь к столику, где сидели парень в зелёной куртке и монах, напрягся, как бы пытаясь вобрать в себя окружающее пространство и разгадать несоответствие, неправильность, бессознательно насторожившую его.

Молодой человек улыбнулся широко и по-доброму:

— Простите, я отвлёк вас от разговора с друзьями...

— Нестрашно, — бросил Рэйвен, — так в чём дело?

— Видите ли, ваше лицо показалось мне знакомым. Не были ли вы в Конкруолле прошлым летом?

— На празднике в честь рождения наследника? — предчувствие не отпускало, но нахлынувшие воспоминания притупили его, а трактир наполнился криками и звоном мечей. Мшелые стены исчезли, растворились в стоцветии флагов и праздничных одежд. Видение заняло долю секунды, но возбудило всё существо всадника.

— Спорю, что видел вас там, — продолжал парень, — вы участвовали в

турнире. Прямой, длинный, пара без приоритетов.

— Неплохо разбираетесь в этикете, — кивнул Рэйвен, — для обычного

крестьянина это просто набор слов. А опытный мечник сразу поймёт, о чём речь.

— Или герольд, — снова улыбнулся зеленоплащный.

— Так вы...

— Всё в прошлом. Пять поколений моих предков были герольдами при Сирионском королевском дворе. И я был... до двадцати лет. А потом вкусил сладкого мёда поэзии и теперь вот мыкаюсь по свету. Куда только судьба не заносила: Южные моря, Восточный предел, Северные Королевства, тёмные империи Запада, — везде был.

— Праздник в Конкруолле, например?

— Это было нечто особенное. Потому-то я вас и вспомнил, сэр Рэйвен.

Позвольте же мне представиться — Келлевретаваар, трубадур, можно просто Келли.

Всадник присел и улыбнулся в ответ:

— Рад встрече. Однако представьте и вашего спутника.

— С удовольствием. Это брат Селекстий, член Белого Ордена.

— Однако встретились только здесь и, разговорившись, решили путешествовать вместе.

Трубадур кивнул:

— Решили направиться на запад, через Рогорн и дальше...

— Зов Запада?

— Всегда хотелось там побывать. Древние замки, странствующие рыцари,

сказочные чудовища...

— А меня совсем не то тянет, — вставил брат Селекстий, — в этой глуши люди как звери живут, некоторые даже огня и простейших орудий труда не знают, я уже не говорю об искусстве. Кто-то должен принести им свет веры и знаний?!

— А пойдёмте с нами, — вдруг предложил Келли, — спорю на что угодно,

твёрдой руке и острому клинку там работа найдётся.

Всадник покачал головой и плотнее закутался в плащ. Было тепло, но

потаённое глубоко внутри сидящее чувство поднялось и прокатилось волнующей дрожью по всему телу. Да, ему хотелось этого, хотелось бродить по лесным чащобам, куда не проникает свет звёзд, по берегам озёр, где тёмная вода, спящая тысячи лет, скрывая свои тайны.

— Едем? — с надеждой переспросил Келли.

— Не могу, и вас хочу отговорить. Земли Запада не лучшее место для

одиночек. Вас вполне могут взять в плен, или убить.

— Кто посмеет тронуть смиренного монаха, — вскинулся брат Селекстий.

— Посмеют, ещё как посмеют, — невесело улыбнулся Рэйвен, — вы для них -

язычник, а язычников там сжигают... или приносят в жертву.

Всадник заметил, как оба вздрогнули. Тлеющий уголёк опасности вновь

разгорелся.

— Не вижу разницы.

— Когда с вас слоями начнут мясо срезать, увидите. К тому же без

припасов туда не добраться... а единственный город отсюда до Западного тракта охвачен чумой. Так что, подумайте...

Молчание затягивалось. Всадник хлопнул себя по колену:

— В конце-то концов, мы здесь, мы живы, а дорог на свете великое

множество. Лучше сыграйте нам мэтр Келли.

Бард взял гитару, пальцы легко пробежались по струнам снизу-вверх-назад

одним слитным движением.

— Мэтр Келли, — чуть растягивая и словно пробуя на вкус, начал молодой

человек, — мэтр... право не приложу ума, что сыграть.

— А давайте балладу из тех, что звучали на Конкруольском игрище?

— О, я знаю отнюдь не все, но, пожалуй... та, о волшебном острове,

затерянном где-то в Великой сфере?

— Баллада об Авалоне, — кивнул Рэйвен.

— Никогда не слышал, — вставил брат Селекстий.

— Тогда вам повезло вдвойне, — "Впрочем, как и мне", — добавил про себя

всадник. -

— Кстати, ведь ходит легенда о том, как появилась баллада. Говорят, будто бы однажды великому Рори повстречался странного вида путник. Одежда на нём висела клочьями, грязные волосы закрывали лицо, и всем своим видом он походил то ли на нищего, то ли на больного, то ли на умалишённого. Великий Рори попытался заговорить с незнакомцем, но в ответ получил лишь невнятное бормотание. Тогда Рори взял гитару и заиграл, а уже играть-то он умел. Странный человек долго слушал, затем вдруг встал на колени, словно ребёнок, обнял ноги Рори и заплакал. А потом взял гитару и тоже заиграл. Ту самую балладу. Он играл, и слёзы текли у него по щекам, и Великий Рори плакал вместе с ним... Незнакомец ушёл, а его песня осталась. Правда, все знают, что Рори не был бы великим бардом, не будь он великим романтиком, и эту легенду он вполне мог придумать и сам... как и балладу.

— Мэтр Келли, спойте же нам, — широко улыбнулся брат Селекстий.

Молодой человек, подстраивавший инструмент, замахал руками:

— Бросьте меня так величать. Просто Келли и всё.

Он уже взял первый аккорд, когда к столу подскочил трактирщик:

— О. мэтр, прошу, очень прошу вас, сыграйте и для остальных гостей.

— Что вы, сговорились тут. Хозяин, никакой я не мэтр, просто бродячий

трубадур. И играть я не собираюсь, так просто.

— Вы мне окажите такую услугу! — трактирщик выглядел так, словно кто-то снизу методично втыкал ему в пятку угольки — трясся, краснел и крутился на одном месте, — такую услугу, такую услугу! Не бесплатную, конечно!

— А, бросьте, я пою для своих знакомых, тем более я сейчас при деньгах.

С шириной улыбки Яна могла соперничать только ширина плеч всадника.

— Вина всем, за счёт заведения, — крикнул он, — Лота, Марта, живее! Привлечённые воплями хозяина, или скорее, их содержанием появилась

пятёрка варваров. Сели прямо на землю, — варвары хоть на кучу дерьма сядут. Кто-то поставил деревянную чурку и сел сразу за Рэйвеном. Он знал кто. И ещё он знал, что если уйдёт сейчас, забьётся в какой-нибудь угол, то может и обойдётся, а если нет, то после баллады он плюнет на всё и... и сделает то, что большинство мужчин делают без уговоров и угрызений совести. Сейчас всё ещё можно изменить. Всадник почувствовал, как Нокра прижалась к его плечу. Или нельзя... Сзади появился ещё один гость. Пламя факелов начало странно дёргаться, а масляные светильники зашипели, разбрызгивая синие комочки огня. Келли встал:

— Я спою балладу об Авалоне. События, описанные в ней, считаются выдуманными, ибо ни о героях, ни о странах, воспетых неизвестным автором, никто и никогда не слышал. Но судить, конечно, вам.

Начав с затейливого проигрыша, Келли запел о воинах, затерянных в неизвестности, о трудном походе и о земле, где честь и достоинство не пустые слова. Волосы Нокры щекотали всаднику шею, а теплота дыхания ощущалась даже сквозь толстую ткань плаща. Он почти не слушал, пытаясь поймать что-то ускользающее. С треском погасли несколько светильников, хотя в них было ещё достаточно масла, притух камин, а угольки в очаге уже давно прогорели и лишь изредка рдели и золотились от внезапного сквозняка. Тьма прикрыла всё. Рэйвен склонил голову, пытаясь хоть так дотронуться до девушки, и тут же был наказан за свою излишнюю эмоциональность. Острые зубы впились в мочку его уха. Больно, но терпимо. Отпустили. Затем вновь, понежнее. Мозг великий скептик — не ударил в грязь лицом — "да она с тобой просто играет!" Всадник резко мотнул головой — мол, этот номер со мной не пройдёт. Девушка обиженно фыркнула и отодвинулась. Рэйвен ощутил укол совести, но тут же начал уговаривать себя: "Всё правильно, я ей повода не давал. Пусть не распускает... зубы. Вот не проявил бы характер, так она тут и в штаны бы залезла". Меж тем Келли пел. Красота баллады чувствовалась тогда, когда исполнитель умел передать сложный и вычурный ритм мелодии. Молодой человек справлялся с этим великолепно, заворожив всех благородным шитьём из рифм и аккордов. Для всадника всё сработало наоборот. Он лишь больше насторожился, напрягся. Когда-то давно ему пришлось постигать науку слушать и слышать. Смысл состоял в том, чтобы заставить себя не слышать очевидного, того, что само лезет в уши, как бы убрать эти звуки. Чувства даны были людям не просто так, — твердил Рэйвену его наставник, это был способ существования, мы не могли жить не слыша и не чуя врагов и добычу, не видя в дали то, что не могли уловить ни нос, ни ухо, не различая языком отраву и лекарство. В наше время люди так много потеряли... Но запомни крепко: первым ушло чувство угрозы, опасности. Видно такова была его природа. Среди людей часто можно встретить тех у кого острое зрение, отменный слух и обоняние, чуткие язык и пальцы, но ни у кого не найдёшь чувства опасности, мы утратили его. Поэтому тот, кто сможет оживить в себе это шестое чувство, поднимется над любым.

— А как его оживить, — жадно спросил ученик.

— Глупый, как я могу объяснить то, чего сам не умею.

С тех пор прошло много лет, и детские уроки превратились в часть жизни.

Голос Келли отдалился, и теперь Рэйвен слышал иные звуки: песнь ветра за каменной стеной, позвякивание доспехов пятёрки северян и их шумное сопение, ровное дыхание Нокры у себя за спиной. Вскоре пропало и это. Остались тишина и пустота. Когда он, тогда ещё молодой, впервые смог добиться такого состояния, то испугался, жутко испугался. Но это было необходимо, чтобы слышать по-настоящему. Теперь можно было заставить звуки вернуться. И они вернулись. Всадник услышал, как стучат снежинки о камни, как осыпается пепел с углей, как шуршат пальцы барда, касаясь струн, он услышал и некроманта, чёрной тенью стоявшего позади, он слышал всех, и снова пробилась, защекотала нервы опасность, предупреждение. Словно сам воздух излучал невидимую судорогу. И тут всадник, наконец, ухватил нечто, как показалось, нужное. Он глубоко вздохнул, сосчитав до десяти, и приказал себе вернуться в нормальное состояние. Мир был тих и мрачен, единственная свеча на столе перед бардом полусветом-полутенью вырезала из тьмы лица людей. Келли сыграл последний аккорд, исполненный светлой тоски и очарования и замолчал, переводя дух. Рэйвен силился крикнуть и не мог. Горло не слушалось.

— Отменно спето, отдохни мой... хм, если вру! — пробасил Олаф, — Давайте ка все выпьем за этого парня. Тащи вина, Ян.

Остальные варвары дружно поддержали его, повторив последнюю фразу. Келли замахал руками:

— Погодите, постойте, мне кажется, надо почтить того, кто сложил эту

балладу. Выпьем за автора.

— За автора! — отозвались хором варвары.

— Однако, те, о ком сложена баллада, достойны не меньше, вставила вдруг

Нокра.

— Точно, вот это люди — настоящие герои, — поддержал её Ян, подходя с

полными кувшинами.

— А я предлагаю выпить за всех по очереди, — сказал брат Селекстий, -

вина тут хватит. Сначала за...

В этот момент с Рэйвен'а спало оцепенение, и застрявшие слова прорвались

глухим рычанием. Все уставились на него. Всадник вскочил и рванулся к противоположному столу.

Олаф, лучше знавший Снежного Странника, вытащил меч и гаркнул:

— Огня сюда, быстрее.

Трактирщик бросился на кухню, а Фьюри подкинул дров в камин. Ян вернулся, неся охапку факелов и жестянку с маслом. Все плотным кольцом

окружили стол, за которым сидел одетый в меха мужчина. Девушка у его ног с изумлением уставилась на толпу, сонно зевая. Рэйвен обернулся, оглядел гостей и выразительно провёл у себя под горлом большим пальцем.

— Это девка его порешила, — вдруг заорал Сохли.

Всадник перехватил его руку на середине замаха и несильно толкнул в грудь. Варвар отлетел на несколько шагов и впечатался в дальнюю колонну. Девушка прижалась к ногам мужчины. Нокра смачно сплюнула:

— Сам ты, курвин сын, козьи говешки. Небось, и купца ты пришпилил, а теперь вздумал всё на девчонку свалить. Ты или кто-то из твоих дружков.

— Поменьше мели языком, не то лишишься сразу и его, и головы своей пустой, — заметил спокойно Олаф, но Рэйвен чувствовал его напряжение и готовность немедленно атаковать или защищаться. — Что за бабская солидарность? Такие вот, как ты готовы любому и горло перерезать , и ножичек в спину воткнуть за пару монет. Так может тебя и наняли купца убить? Тебя, или этого в балахоне, — он ткнул в сторону некроманта, на треть выдвинув меч из ножен.

Под капюшоном лишь негромко усмехнулись. Зато брат Селекстий прямо-таки подпрыгнул:

— Ага! Это точно он, мерзость проклятая. Точно — он! Люди, хватайте его! — и он сделал шаг в направлении тёмной фигуры. Некромант предостерегающе вскинул руку. На длинных белых, словно выпиленных изо льда пальцах забегали огоньки. В эту минуту гости представляли собой замкнутый круг, где каждая пара глаз следила за остальными с напряжением, недоверием, ненавистью или и тем, и другим, и третьим сразу. Всадник оглядел всех и проговорил:

— Не надо делать поспешные выводы. Сядем и поговорим. Здесь никто не поднимет оружия, пока не разберёмся до конца, что случилось. Олаф, отдай-ка мне меч, пока ничего не случилось.

Он посмотрел на Яна:

— Есть у тебя ледник, или что-то похожее, — убрать тело?

— Есть погреб, только сначала завернуть надо. Я сейчас.

Келли и брат Селекстий возвратились на свои места, варвары сели вокруг очага, Нокра с некромантом остались стоять.

--Нокра. Келли, Олаф и : — Рэйвен вопросительно взглянул на некроманта.

--Суэнви.

--И ты, Суэнви, будете обыскивать всех по очереди. Первой — девчонку.

--Всё равно это ничего не докажет, — бросили одновременно варвар и женщина-воин.

--Не докажет, — согласился всадник. — Но будет не лишним.

--И всё же, — вмешался Келли, — по-моему, они правы. Досточтимый Олаф и его спутники и так никогда не расстаются с оружием, леди Нокра, я полагаю, вполне могла управиться чем-то таким, что мы никогда не приняли бы за орудие убийства, не говоря уже о мэтре Суэнви. Что же касается всех остальных:

--Вот именно, остальные, — усмехнулся Рэйвен, — что если у кого-то из остальных мы найдём стилет с пятнами крови или тесак с тёмной коркой на лезвии?

--Но, послушайте, в конце концов, мы все — вполне порядочные люди: — начал брат Селекстий.

--Только кто-то среди нас — вполне порядочный негодяй, — заметил всадник, — тот, кто зарезал купца. И сейчас он смотрит и выжидает.

В зале повисла тягостная тишина. Всадник подтолкнул рабыню ближе к свету костра:

— Давайте, время не ждёт.

Все четверо по очереди ощупали девушку, не найдя ничего.

— Может она ножик там-где спрятала? — подал голос Сохли.

— Может и так, — Рэйвен посмотрел в темноту и кивнул. — Обыщите.

Четверо "экспертов" выказали неожиданное рвение. Больше всех старался Олаф. Так и не найдя, ничего он под конец решил разломать стол.

— Пусть ломает, — остановил всадник переволновавшегося хозяина, входя в странный азарт. Дубовая махина честно сопротивлялась, но, наконец, уступила натиску варвара.

— Вот что думаю я: оружия нет рядом с трупом, оружия нет на девушке. Теперь самое интересное — это абсолютно ничего не доказывает. Она могла перепрятать его в другое место, если... если она куда-нибудь выходила.

Мужчина вопросительно взглянул на остальных.

— Ян, ты всё время был здесь, что ты видел?

Трактирщик замялся:

— Правда, я вроде всё время тут, но, но... я ведь и на кухню выхожу. Откуда я могу... понимаете?! — и вдруг ткнул в некроманта, — он, вот он первым приехал, и должен был всё видеть.

--Итак? — Рэйвен взглянул на тёмную фигуру.

--Верно, — зашелестел голос, похожий на звук рассыпающихся костей, — был первым, приехал около полудня. Следом приехал человек в шкурах. С девушкой. Сразу сел в тот угол. Выходил два раза.

--Куда?

--Не знаю.

— По нужде он выходил, — вставил Ян, — спросил у меня где задок и вышел.

— А где, кстати?

— А там, во дворе, за конюшней, где живность всякая, хлев, сарай...

— Девушка выходила с ним?

— В первый раз — да. А потом он один выходил.

— Итак, перепрятать оружие она тоже нигде не могла — Рэйвен подавил в

себе безумное желание набросить капюшон и обвёл взглядом собравшихся.

— Всем ясно, что это значит?

— Понятно, — пробурчал Сохли, опустив голову, — погорячился, значит я.

— Ничего тебе, дурню не понятно, — взрыкнул Олаф, — Это значит, что

убийца среди нас.

Тяжёлый спёртый воздух начал давить, всадник ощутил, как сжимается

горло, и напрягаются мускулы на плечах.

— Никто из нас не покидал таверны после моего приезда. Предположим,

убийство произошло за это время. Значит, оружие всё ещё здесь. Надо обыскать каждого! Я — первый.

На этот раз возражений не было. Он сбросил плащ и кивнул Олафу, Келли, Нокре и некроманту. Варвар действовал уверенно, проминая грубыми пальцами каждый шов. Нокра работала с тем же усердием, но Рэйвен'у казалось, что идёт не столько поиск ножа, сколько оценка его мужских достоинств. Потом за дело взялся волшебник. Холод рук некроманта чувствовался даже сквозь плотную тканью. Последним был Келли. Всадник понял сразу, что обыскивать тот не умел вовсе, но старался вовсю.

— Ничего, — вздохнул трубадур, поднимаясь с колен. — Давайте. Я следующий.

На Келли кроме старого охотничьего ножа тоже ничего не оказалось. Каждый из пятерых варваров представлял из себя ходячий арсенал.

Рэйвен взглянул на небольшую горку оружия посреди зала и какая-то мысль ещё пока неясно забрезжила у него в голове, ощущение чего-то неправильного, неподходящего. У брата Селекстия оказалась пара ножей причудливой формы, которые, по его словам, он повсюду возит с собой как талисман, нож для бритья, ножницы и серебряный гребень. Нокра, оказавшаяся последней, презрительно скривила губы:

— Вы всё равно не найдёте у меня ничего, так что уж я сама.

Из складок её одежды появились несколько небольших похожих на метательные ножей, звёздочек-сюррекенов, игл и стилет, с которым всадник недавно познакомился весьма близко.

— Ну вот, — начал он, и замер, поражённый новой мыслью.

— Сколько у тебя лошадей, Ян ?

— Одна, где уж больше.

— А у кого-нибудь есть запасная лошадь?

Все, кроме Нокры, отрицательно покачали головами.

— Я, кажется, догадываюсь, к чему вы спрашиваете, господин, — Ян нахмурился, вздохнул и продолжил, — две лишние лошади, не так ли? Это лошади посланцев лорда Шона , они приехали ещё вчера обсудить:хм:эээ: некоторые вопросы о:о налогах. Они весь день были в своей комнате, и еду сказали туда относить, вот я и относил, а сюда они не выходили, нет. Странные люди, скажу вам, очень, просто весьма, как это говорится.

Ян замер с вопросительной улыбкой, словно пытаясь одновременно придумать, что бы сказать ещё, и молчаливо спрашивая всадника, какую помощь он мог бы оказать.

— Всё равно мы так ничего не высидим, — буркнул Олаф. — Я же предупреждал. Спать надо, не сидеть же до зари, не гадать, кто купца порешил. Я, если кто ко мне полезет, сразу прирежу.

— Тут ты прав, друг, — кивнул Рэйвен, — как в пословице : " Утро голову прочищает", — "И мочевой пузырь тоже" — добавил он про себя. — Пойдёмте спать.

— Минутку, если воины могут спать спокойно, то как же быть остальным: мне, уважаемому Келли, этой девушке — рабыне? Да и хозяину, я думаю, будет неспокойно — вдруг чего, — запротестовал брат Селекстий.

— У тебя в комнатах прочные двери? — спросил трактирщика Рэйвен.

— Какое там! Гнильё одно: леса в округе нет починить.

— Значит, не запереться. Вот что. Из всех нас только двое абсолютно вне подозрений.

Всаднику пришла в голову интересная мысль: каждый ждёт, что он назовёт его и своё собственное имена. Он усмехнулся и закончил:

— Это послы лорда Шона. Они и близко не подходили к купцу. Поэтому я предлагаю рассказать им всё, и поместить в соседней комнате брата Селекстия, Келли и рабыню.

— Хорошая мысль, господин Рэйвен, — согласился Ян и взглянув на остальных. Те кивками выразили своё одобрение. — Так и сделаем. Пойдёмте наверх, я покажу. Марта. Лота, притащите ещё матрацы.

Все начали друг за другом подниматься на второй этаж. Коридор, по одной стороне которого располагались комнаты, а другой не было вовсе, занимал три из четырёх имевшихся у дома стен. Лестница выходила к угловой комнате. Келли заметил:

— Я полагаю, мы напрасно боимся. Комнаты достаточно близко друг от друга, поэтому если к кому-нибудь из нас начнут ломиться, соседи непременно услышат.

— Что вы, уважаемый, вы себе и представить не можете, до чего тихо некоторые умудряются ломиться, — ответил ему брат Селекстий, злобно косясь на некроманта.

— Что ж, значит, будет нелишним, если остаток ночи мы с вами подежурим: я — первую половину, вы — вторую.

Когда все разошлись в коридоре остались только трактирщик и Рэйвен.

— Послушай, Ян, а как зовут посланцев лорда?

— Женщину — Ларикс, а писца-слугу — Лю Льюн.

— А третьего?

— Какого третьего? Их двое только.

— Извини, мне показалось, ты тогда говорил о троих. Наверное, перепутал.

— Бывает, конечно.. Ну, я пошёл. Если что, я — на заднем дворе или на кухне. Эх, что за напасть такая. Ладно, доброй вам ночи.

— И тебе, Ян.

Мужчина постоял ещё некоторое время, глядя вниз на рдеющие угли очага.

Сцена опустела, но пьеса была далека от развязки.

* * *

Рэйвен застыл перед дверью, раздумывая, стучать или нет , если о твоём визите и так уже знают. А в том, что некромант его слышит, он был уверен. Всадник ощущал острую нужду в разговоре с кем-нибудь. Здешнее место давило на него, он даже чувствовал лёгкое головокружение и тошноту. Ему надо было с кем-то поговорить, и, сам толком не понимая почему, доверившись своему чутью, он выбрал тёмного волшебника. Так и не постучавшись, он толкнул дверь и вошёл в абсолютный мрак.

— Суэнви?

— Не спится? — принеслось откуда-то справа.

— Как и тебе.

— Такие, как мы, не спят. Мы погружаемся в тайные миры. В них мы видим прошлое. Будущее и скрытое.

— Мне нужно поговорить.

— Говори.

— Не здесь. Спустимся на кухню.

— Тогда идём.

Словно две тени, они прошли по лестнице, пересекли зал и заглянули на кухню. Там, на широкой лавке спали Марта и Лота.

— Они действительно спят? Не хотелось бы их будить.

— Они — да, — раздался костяной смешок.

Рэйвен подошёл почти вплотную к некроманту и прошептал:

— То есть ты хочешь сказать, что...

— Что они единственные, кто действительно спит.

— Нас кто-нибудь подслушивает?

— Нет

— Хорошо. Я хотел поговорить без свидетелей.

— Ты хотел спросить — спрашивай.

— Ладно. Скажи: это место — оно плохое?

— Как посмотреть. И всё же — да, оно плохое. И становится всё хуже и хуже.

— Как это?

— Не спрашивай.

— Что ты обо всём этом думаешь?

— О чём?

— Об убийстве.

— Оно было кому-то нужно, оно спутало чьи-то планы. Мне оно безразлично.

— Зачем ты здесь?

— Я пришёл на зов. Большего не могу сказать.

— Ладно. Но всё же скажи, что ты думаешь о каждом из гостей. Например, северяне.

— Они жестоки, как породивший их мир. Они вполне могли прирезать купца из-за денег.

— Но не прирезали. Потому что купец был вовсе не купцом, а тайным агентом ордена Безымянного. Я успел рассмотреть знак у него за ухом. Так ты знаешь точно, кто его..?

— Не знаю.

— Но ты был...

— Первым? Да, но помочь ничем не могу. Купца подготовили...

— Подготовили?

— Извини, профессиональный термин. Купца зарезали где-то между твоим появлением и приездом той парочки.

— Ты про трубадура и монаха?

— Монаха? Он такой же монах, как и я. Своих мы отлично чувствуем. Сразу после их приезда я ушёл в скрытые миры и вернулся , когда бард начал петь.

— Не густо. И, тем не менее, кто бы мог это сделать?

— Ты.

— Я? Хм, гм. Однако. А это почему?

— А почему бы и нет?

Через секунду до Рэйвена дошло, что это была шутка, но секунда всё же понадобилась. Она успела вместить в себя поток лихорадочных мыслей, прикидок, расчётов, проверок и поисков возможных путей.

— Хорошо, а если это действительно так, Суэнви, ты не допускаешь, что я специально заманил тебя сюда с весьма простым намерением присоединить к купцу?

— Не допускаю, — последовал ответ, но всадник почувствовал, понял, угадал своим чутьём, что и у некроманта была своя секунда. И от этого полегчало на душе.

— Ладно, ещё один вопрос. Была в конюшне лампа или свеча?

Вопрос был настолько неожиданным, что волшебник, вопреки своей манере отвечать быстро и односложно, некоторое время не отвечал вообще.

— Да, была. Свеча и огниво. В нише рядом со входом. Я не пользовался -мне свет не нужен.

Они помолчали. Двое во тьме, в безлюдной заснеженной пустоши, в диком безжалостном мире, в неизмеримой толще Мировой Сферы. И снова Рэйвен ощутил себя осколком, затерянным в песках времени. Очаг уже совсем потух, камин чуть теплился, отсвечивая тёмно-багровым. В молчании они поднялись наверх. Мужчина толкнул дверь своей комнаты. Он вошёл, сел на жёсткий соломенный тюфяк и только тогда начал понимать, что что-то не так. Дверные петли ни разу не скрипнули, а между тем именно этим отличались старые медные петли. Скрипом. Что-то постепенно отупляло всадника, заставляло отказывать натренированные чувства.

— Ауле? — наудачу бросил он, подспудно ожидая ножа в горло. Ответом ему была тёплая ладонь, нежно коснувшаяся его густых нечёсаных волос. Вместе со всеми куда-то исчезло и то, что мешало ему ответить на это прикосновение. Всадник обернулся и нашёл своими губами губы девушки.

* * *

Мутная глубина затягивала всадника в свои объятья. Он бежал по лестнице, падавшей в бездну. Последняя ступень легла под стопу прощальным приветом, и, сделав нечеловеческий прыжок, Рэйвен зацепился за край пропасти.

Обжигающий холодный ветер пробрал его, заставив задрожать. Он попытался найти опору для ног, но обнаружил лишь пустоту. Создалось впечатление, что скала висела в воздухе. Раздался глухой взрыв, и где-то справа взметнулся столб зелёного пламени. Мужчина подтянулся и залез наверх.

Он лежал на холодном камне, тяжело дыша, разрываемый неизвестным ему чувством — чувством подступающего безумия. А вокруг мир разорвался на две части : небо наверху, затканное серебристым туманом, и небо внизу, полное зелёного огня. А между этими двумя полюсами неспешно плыли громады островов. Воздух был заполнен ими от горизонта до горизонта. Рэйвен подполз ближе к краю, взглянул вниз и понял, что сделал это зря. Там, в этом холодном пожаре свивали свои чёрные кольца и щупальца, вздымали вверх руки, клешни и когти, устремляли взгляд слепых и безжалостных глаз чудовища, равных которым Рэйвен не встречал. Иногда они взмывали ввысь и с лёгкостью заглатывали те из островов, которые летели слишком низко.

Всадник отполз от края и уставился куда-то в даль. Он чувствовал движение этого мира, и в нём была какая-то закономерность. Внезапно он понял. Все острова двигались по кругу, или, вернее, по спирали, представляя собой гигантскую воронку, уходящую в туманную пустоту и обрывающуюся в огненное ничто.

Безумие подступило ещё чуть ближе. На каждой из летучих глыб сидели люди. На каждой по одному. Бородатый мужик с одной из ближних вдруг прокричал ему:

— Вытащи меня отсюда, парень! Я прошу — вытащи!

То же самое раздалось ещё с десятка островов.

— Я вас вытащу, — закричал им в ответ Рэйвен.

Он понятия не имел, как это сделает, и реальность, крутившая им как вздумается, не дала ему времени поразмыслить над этим. Фонтан зелёного огня выплеснулся прямо на мрачный базальт острова, сложившись в исполинскую безликую фигуру. Кольца тумана, рванувшись сверху, соткали его призрачного двойника.

— Не смей, — загрохотал огненный. — Они — мои.

— Ты всё равно не сможешь, — бесплотно повторило туманное существо, — это выше твоих сил. Как выше их сил — вырваться отсюда.

Всадник стоял, задыхаясь под напором мощи, исходившей от сущностей. На его плечо легла чья-то рука . Он обернулся и увидел Ауле. Его поразила странность прикосновения — рука, казалось, одновременно жгла и леденила.

— В каждом из нас что-то есть, надо лишь отыскать, — она печально улыбнулась. — Верь и не сходи с пути. Знаешь, в чём истинная сила?

— Знаю, — всадник обхватил её, несмотря на ощущение, что его жарят и замораживают одновременно, и сжал так сильно, как мог. — Она в...

Он успел лишь на мгновение коснуться её губ, прежде чем девушка исчезла. Всадник посмотрел на тех двоих, застывших на краю в ожидании. И снова услышал накатывающие звуки мелодии, которая не отпускала его уже много лет. "Начинается", — мелькнула мысль, и он провалился в стылую непогоду зимней ночи.

* * *

Опасность облепила всё, словно мокрая глина. Мужчине понадобилось огромное усилие, чтобы сохранить неподвижность. Он был один. С момента появления здесь у него не хватало времени спокойно поразмыслить над происходящим, но сейчас будто щёлкнул невидимый переключатель, и мозг наполнился вопящим сомном мыслей. Было в них что-то ускользающее, не дававшееся в руки. Обычно ответы на такие загадки приходят в то странное время суток, которое мы зовём сумерками, когда балансируешь на грани яви и сна. Рэйвен попытался подавить в себе нервное возбуждение и пройтись по этому лезвию между грёзами и реальностью. Мысли не отступили, роясь словно светляки перед лампой, но притихли, отдалившись в глубь.

"Почему вообще я здесь? Почему здесь этот трактир? Откуда он взялся в ледяной пустыне Межземелья? Тем не менее он существует... Трактирщик — есть в нём что-то странное. Хотя: Может если бы я прожил в этой глуши пол- века , ещё не таким бы стал: Нет! Этого не может быть! — всадник вскочил и лихорадочно заходил из угла в угол. — Он не мог прожить в этом месте столько! Все ближайшие посёлки основали только двадцать лет назад, а до того на сотни лиг в округе были лишь голые пустоши. Но зачем Яну врать? Или он сболтнул случайно? Но всё равно, это не имеет значения — в ближайшей деревне могли рассказать о постоялом дворе или: — холодок пробежал по спине Рэйвена, — или о том, что его не существует."

Он снова вспомнил лицо Яна — открытое простое лицо. Нет, не мог человек, проживший полсотни лет в этом выстуженном суровом краю, сохранить такое лицо. Его черты должны были загрубеть, а глаза сузиться от бесконечного снежного блеска.

К тому же послы лорда Шона. Они могли бы быть, как утверждал Ян, сборщиками налогов, но вовсе ими не являлись. Скорее эта пара напоминала шпионов, разведчиков. Но за пятьдесят лет трактир уж точно не остался бы незамеченным. Итак, трактирщик — лгун, а постоялый двор — всё, что угодно, кроме постоялого двора. Так что же он такое? Западня, пришла вдруг мысль, ловушка, и для кого-то она уже захлопнулась.

Но не только. Была в этом доме та же странность, неправильность, как и в его хозяине. Образ полутёмного зала стоял перед глазами Рэйвена. Размышляя над этим, он вышел в коридор и постучался в дверь комнаты Браада и Трона . Ни звука. Следующую комнату занимала Нокра, но она оказалась пуста. Дальше располагались Олаф, Сохли и Фьюри, за ними — некромант. Зайдя в комнату Олафа, мужчина обнаружил варваров на полу в состоянии глубокого сна. Растолкав всех троих, всадник тихо заговорил:

— Слушайте внимательно. С этой минуты никому не спать. Не разделяться. Не шуметь. Пошли.

Вчетвером они зашли в комнату Суэнви. Некромант был там. И, по крайней мере, его тело не собиралось, да и не имело возможности куда-либо отлучаться.

— Чисто, — заметил Олаф, — словно бритвой.

Все вышли в коридор.

— Странник, — вполголоса спросил Олаф, — Что здесь вообще твориться? Бред какой-то. У некромантов слух гораздо острее звериного. Снять бесшумно его просто не могли. Тело холодновато — резанули часа три назад, а мы с парнями с пол — часа как прилегли. Точно бы услышали.

— Что ж, делай выводы, — задумчиво протянул Рэйвен, — убийца был:

Он замолчал, предлагая северянину самому закончить, но тот лишь пожал плечами:

— Духом? Призраком?

— Ладно, не бери в голову. Мне начинает казаться, что главное сейчас — выбраться отсюда живыми. Держите оружие наготове. Кстати, где Трон и Браад?

— Да вроде вышли.

— Куда?

— Да кто их разберёт. Оправиться может.

— А девушка?

— Не знаю.

— Ладно, тогда забираем лошадей и уходим отсюда.

— Прямо сейчас? Пурга ещё не спала. Если собьёмся с пути — нам конец.

— Это если мы здесь останемся — нам конец.

— А остальные?

— Скорее всего мертвы.

— Но мы же не...

Олаф вдруг оборвал себя и размашисто пошёл прочь. Подождав, пока варвары выйдут, всадник заглянул на кухню. Никого. Он аккуратно приподнял дверь погреба и посветил внутрь снятой со стены лампадкой. Тело купца исчезло. Ему вдруг самому захотелось лечь туда и подождать, не придёт ли кто-нибудь за ним. Эта мысль наполнила всадника чувством страха, который страстно хотелось попробовать на вкус. Годы странствий заставили его иначе, чем многих, смотреть на магию. Он знал, что с ней можно бороться; знал, как; но знал и то, что иногда приходиться отступать, если силы слишком неравны, если нет в руках копья, чтобы пробить ахиллесову пяту врага.

Кроме этого Рэйвен знал, что иногда нужно жертвовать собой, даже если нечем крыть. Если с этой точки зрения посмотреть на всю его жизнь, то окажется, что она была сплошным бегством от жертвенности, поиском лёгких путей, игрой со случаем, попыткой стать самому и сделать других исключением из закона подлости. Осколок, затерянный во времени:

Трое варваров вернулись через несколько минут.

— Пусто .- бросил Олаф, -Вот только это нашли, — Он показал собачью упряжь. — Валялась в одном из стойл. Мы здесь застряли, как: как я даже не хочу говорить что и в чём.

— Метель улеглась, мы могли бы:

— Забудь, ты думаешь, мы далеко уйдём? Все тропы замело. Тут же провалишься по колено. Без еды, без лошадей — к рассвету мы просто свалимся.

— До ближайшего хутора всего один переход.

— Конный переход, а сколько переть ногами? Дня три, не меньше. Я так размышляю, надо нам пойти поспать, а утром, глядишь, всё проясниться. Пошли, что ли, парни?

Сохли и Фьюри согласно покачали головами, и всадник уже собрался их остановить, когда на лестнице появился Келли.

— А, это вы шумите, почтенные. Не спиться вам, я смотрю.

Рэйвен немного опешил, так как полагал барда давно мёртвым, затем сделал ему знак рукой подойти ближе.

— Где брат Селекстий и девушка?

— Не знаю. Когда моя смена закончилась, я растолкал его и сам заснул. Проснулся в полном одиночестве. Я походил по комнатам, но ничего не застал. Куда это все могли деваться?

— Погоди, ты обошёл все комнаты?

— Да. Никого нет.

— То есть ты не видел:

— Не видел чего?

— Труп некроманта.

— О. Так его тоже?

— Вот именно.

— Но ты сказал, что его тело...

— Оставалось в его комнате. Купец из ледника тоже исчез.

— Что бы это могло значить?

— А то, что надо выбираться отсюда.

— Тогда скорей по коням.

— С этим проблема. Кони испарились. Словно сам дом проглатывает всех одного за другим! -слова вырвались у всадника случайно, и их тёмный смысл заставил его похолодеть. — Пойдём пешком в сторону ближайшего посёлка

— Хорошо, — кивнул Келли.

Олаф открыл было рот , чтобы возразить, но Рэйвен не дал ему и пары секунд. Слитным движением, словно пытаясь обнять некую сложную фигуру, он столкнул головами всех троих. Варвары бесшумно осели на пол.

— Что ты наделал? — в ужасе закричал Келли.

— Всё в порядке. Через пару часов они придут в себя. Надеюсь, этого будет достаточно.

— Достаточно для чего?

Всадник не ответил. Он быстро огляделся, отыскивая сам не зная что. Его взгляд наткнулся на останки стола, разломанного Олафом. Деревянный щит, сколоченный из нескольких досок, был цел. К нему Рэйвен привязал пару верёвок.

— Это вот на нём?: — как-то тоскливо спросил бард.

— На нём.

— Вдвоём?

— Придётся.

Всадник извлёк уже совсем неясно откуда пару лыж и кое-как примотал их к деревянной плахе.

— Давай грузить.

— Я загнусь через несколько десятков шагов, — пробормотал Келли и покорно взялся за неподъёмное тело Сохли.

До рассвета оставалось уже совсем немного, хотя восхода они бы всё равно не увидели. Тучи плотно закрывали небо, и восток угадывался лишь по чуть более яркому, пыльно-серому цвету облаков.

Двое вяло тащились на север. Ноша была тяжела, и ноги ежеминутно проваливались в свежий рыхлый снег. Трактир постепенно скрылся из виду за невысокими холмами, и вокруг раскинулась бескрайняя ледяная страна. Через некоторое время Рэйвен и Келли остановились.

— Я больше не могу, — простонал трубадур, — всё. Мы здесь замёрзнем. Или нас волки прикончат.

— Кстати, вот и они, — заметил мужчина, махнув рукой в сторону крупных животных с роскошной белой шерстью, которых за внешнее сходство с лесными хищниками называли волками. На самом же деле они происходили от более древней породы.

— Их больше двадцати — от нас даже костей не останется.

— Спокойно, Келли, они как нельзя вовремя.

— Вовремя?! — У Келли вырвался нервный смешок.

Рэйвен тем временем спокойно пошёл навстречу волкам. Из стаи выделился вожак, и оба медленно стали приближаться друг к другу. Их кое-что связывало, и они прекрасно обходились без слов, говоря образами, заключавшими их мысли. Одна из мысленных картин вожака несла угрозу и предостережение, но очень смутные. Как сквозь грязное слюдяное оконце человек увидел костёр, а перед ним — алтарь. Наконец всадник повернулся:

— Всё хорошо, доставай упряжь.

— Ты что, хочешь их:

— Да.

— Ты хоть знаешь, как это делать?

— Понятия не имею, но они сами должны знать.

Бросая полные изумления взгляды, Келли достал собачью упряжь и приладил её к самодельным саням. Волки послушно подходили и сами просовывали головы в ременные петли. Через несколько минут всё было готово, и упряжка резво побежала вперёд, несмотря на почти тонну веса.

Ещё через некоторое время мужчины разглядели вдали группу всадников, скакавших им навстречу. Рэйвен окликнул волков и, когда те остановились, торопливо выпряг их. Животные моментально скрылись из виду. Меж тем Олаф и остальные начали приходить в себя. Пока все трое удивлённо оглядывались, потирая головы, конный отряд приблизился и один из них закричал:

— Ого, славная встреча. Олаф! Сохли! Фьюри! Какой ветер занёс вас и ваших спутников в эти края?

— А! Вот это да! — заорал в ответ Олаф. — Шрак! Я тут: — варвар запнулся и замолчал. Затем начал:

— Знаешь, сам не помню, как здесь оказался. Мы с ребятами ехали в город деньжатами посорить, и вот: Ничего не помню. А вы?

— Ничего, всё как в тумане, — наперебой заговорили Сохли и Фьюри, — помним только, как пурга началась, и всё.

— А ваши друзья? — воин указал на Рэйвена и Келли.

— Друзья? — удивился Олаф. — Какие? Чтоб меня торовы сапожищи... Снежный Странник! Что вообще здесь происходит?

— Как что? Мы только что.. — начал Келли.

— Спаслись благодаря вам, — закончил Рэйвен. — Я и мой друг, бард Келли, сбились с пути в непогоду, потеряли наших лошадей и чудом наткнулись на тебя, Олаф. Ты и твои спутники лежали, уже полузаметённые снегом, в беспамятстве вот на этой деревяшке. Мы кое-как переждали непогоду и пытались тащить вас, но совсем выбились из сил, упали рядом и, похоже, заснули. А, проснувшись, заметили всадников и поняли, что спасены.

— Чудная история, — рассмеялся Шрак, — про таких, как вы, парни, говорят , что они родились в полном доспехе.

— Ухгу, — промычал Олаф, — смотрите, собачья упряжь и собачьи следы. Похоже, что сам Бра нас подвозил, не иначе. Шрак, старый волчище, да у тебя полно лошадей. Продай?

— Продать не жалко, а деньги у вас остались? А то может Бра всё выгреб за извоз? — захохотал воин.

— Деньги есть, — отозвались Келли и Рэйвен.

— Стоп. Если уж вы пёрли нас на своём горбу, мы и вам жизнью обязаны. Я сам расплачусь, — сказал Олаф и вынул из кошеля горсть монет.

— Забирайте крайних.

— Куда вы сейчас? — задал вопрос Рэйвен.

— На Десятый Перегон. Там, слышно, набирают людей в охрану.

— И нам туда же, — кивнул всадник, бросив взгляд на Олафа.

— А мне в другую сторону, на Запад, — сказал Келли.

— Тогда прощай, менестрель.

— Прощайте, сэр Рэйвен, может свидимся когда-нибудь. В лучшем месте и в лучшее время.

Они пожали руки, и бард поскакал, не оглядываясь, в сторону заката. Всадник долго смотрел ему вслед и чувствовал, как что-то уходит. Написана ещё одна страница, сыграна ещё одна партия. Напряжение спадало, и он как в тумане начал вспоминать последние события. Сразу возникло лицо Нокры, первой женщины, с которой он был близок за последние полгода (полгода, повторил про себя мужчина и горько усмехнулся).

Лишь потом в памяти всплыло всё остальное. Малюсенькими кусочками огромной головоломки события вращались, путались, перемешивались, не собираясь складываться ни во что, кроме полной бессмыслицы. Кроме того, Рэйвену хотелось вернуться, страстно хотелось вновь, уже при свете дня, войти под мрачные каменные своды дома, как будто зло, затаившееся в нём, делалось с уходом темноты уязвимее и понятнее.

Всадник размышлял. Вопросы, тревожившие его, вели нескончаемый хоровод у него в голове. Почему так несхожи Лота и Марта? Почему трактир — не трактир? Почему Олаф , Сохли и Фьюри забыли то, что с ними произошло, и почему не забыл он? Почему ни у кого, кроме Нокры не оказалось сменных лошадей? Куда делись огниво и свеча из конюшни?

Вопросы, вопросы. Но они только заслоняли главный вопрос: почему он сбежал? Откуда взялась та рассудительность, уверенность в том, что ничего сделать нельзя, а можно лишь спасти свою весьма ценную жизнь и жизни своих друзей, тоже невероятно важные? Так как? — спрашивал новорождённый дракончик по имени Совесть. — Я расту, и чем дальше ты уезжаешь, тем сильнее я буду тебя жечь.

"Кто-то, или что-то — тому причина. Он, или оно, похитил память у варваров, подчинил их своей воле , и меня вместе с ними. (Удобная позиция!) Но как это могло произойти? Когда? Я почувствовал бы колдовство. Нас пятерых словно выгнали, как если бы мы мешали. Вернее, не нас, а меня и Келли, ведь Олаф был против. Почему нельзя было покопаться у меня в мозгу, сделать послушной куклой? Верно, этого было сделать нельзя, и меня поставили перед выбором: или спасти жизнь четверым друзьям, или остаться и погибнуть. Но почему так сложно? Что такого особенного во мне?"

Всадник размышлял. Если бы в его мысли залез человек со стороны, он очень удивился бы. Не тем вещам, о которых он думал, а тому, что они вообще его волнуют. Ведь ни жизни, ни имуществу Рэйвена сейчас не угрожало то, что осталось в безымянном трактире посреди пустых северных земель. И всё же он думал именно об этом. Всё в мире Рэйвена подчинялось мере, кроме него самого. Она, мера, ставила точки отсчёта, карала и миловала, судила и приговаривала, возносила и низвергала, делала одних чёрствыми, других добрыми. И только всадник был ей неподвластен. У него была иная мера, именно поэтому сейчас его сердце и душа рвались назад, к той женщине, в которой он что-то затронул, выгреб на свет из-под мусора и грязи.

"Конечно, — думал он, — Ауле сделала это сама. Я же только и мог, что разбередить её раны. Впрочем, и этого оказалось достаточно. Так что же всё-таки произошло?"

Он пришпорил коня и поравнялся с командиром отряда.

— Ты из этих мест?

— Точно, — кивнул Шрак, — Отсюда. Я родился где-то между Северным Хребтом и Великим Морем.

Оба всадника усмехнулись — земли от горной цепи, пересекающей континент с востока на запад, до океана на крайнем севере тянулись переходов на сорок.

— В здешних краях много легенд, но я не слышал ни одной о мече. А ты?

— Да разное болтают. Каждый колдун или шаман выдумывают по сто своих сказок, чтобы только все думали, будто они что-то знают. Приходилось и о мечах слышать.

— А про меч с особым клеймом?

— Ты что, шутишь что ли? Да они все как один со знаками. Что не легенда, что не меч — обязательно волшебный, весь в рунах, в письменах, в тайных знаках. Обычное дело.

— Я спрашиваю про меч всего с одним знаком. У самой крестовины — существо, похожее на человека, с крыльями и ужасной башкой. Одна рука у него сжата в кулак, а другая откинута назад.

— Ну-ка, покажи — попросил Шрак.

Рэйвен согнул правую руку в локте перед собой, а левую до предела завёл назад, чуть приподняв вверх.

— Нет, не припоминаю.

— Ладно, а о крезах ты что-нибудь слышал?

— Крезы? Что-то знакомое: Точно! Я кажется знаю , о чём ты спрашиваешь, — сказал воин. — Это легенда не о мече, поэтому я не вспомнил сразу. Говорят, давным-давно, когда люди были слабы и почти не знали оружия и магии, демоны напали на них. Кто и откуда они были — неизвестно. Люди боролись отчаянно, но проигрывали. Однажды к ним пришёл некто, по легенде — то самое существо, о котором ты говорил, и сказал, что может помочь, привести защитника. Но взамен люди должны с этих пор жить одним кланом. А до того времени племён было столько, что и не сосчитать; жили племенами, родами, да что там — отдельными семьями. Во время нападения племена стали объединяться, хотя некоторые кланы переметнулись на сторону врага и стали прислуживать демонам. Их-то и называли крезами, изменниками. Тем не менее, условия странного гостя были сразу же приняты — деваться было некуда. Он вернулся через день и привёл с собой человека. Тот человек научил воинов делать оружие, разящее демонов, и владеть им. Он открыл секреты ковки и закалки, искусство боя на мечах и топорах. И всё же мечи, выходившие из рук кузнецов, были обычными мечами, и не всех демонов они могли уничтожить. Тогда для лучших воинов пришелец сделал сам несколько мечей. Говорят, он просто брал куски металла, и железо, раскаляясь, само обретало форму оружия. И вот на этих-то мечах, у самой крестовины стояло то клеймо, про которое ты спросил. Все они были особенные, и потому как раз ни одного не сохранилось, да и не могло сохраниться.

— Почему ? — жадно спросил Рэйвен.

— Да потому, что делались они на один раз, на одну схватку, и, уничтожив демона, ломались сами собой. Вот так. Вскоре нашествие было отбито. Говорят, именно тогда образовалась легендарная Третья Империя.

— Спасибо, спасибо, — прокричал всадник, уже заворачивая коня. Головоломка складывалась, и сквозь острые грани проглядывало чьё-то лицо. Вот только чьё?

* * *

Сквозь снежную баламуть и круговерть пробирался одинокий всадник. Ветер крутил белую пыль, то свивая воронками, то упругим потоком бросая путнику в лицо. Тот лишь изредка отряхивал капюшон, поглядывая вперёд. Совсем близко, в паре сотен шагов, вынырнув из ниоткуда, тёмным пятном на фоне белоснежного покрова, вырос трактир. Кобыла, каким-то особым своим лошадиным чутьём угадав что-то зловещее и неправильное в нём, заржала и упёрлась. Нечто в том же духе чувствовал и её владелец.

Скрипучие мёрзлые былинки взлетали из-под копыт и уносились прочь. У пустой коновязи застыла высокая тёмная фигура с обнажённым мечом. Когда всадник приблизился, по мечу начали пробегать красные молнии, кровавое свечение разлилось по лезвию.

— Вот и свиделись, — усмехнулся Рэйвен.

— Зря ты вернулся, — заметил Келли, слезая с коня и подходя ближе. — Зря.

Они некоторое время смотрели друг на друга. Наконец менестрель сказал:

— Я ошибся в тебе. Но это уже неважно. Не имеет значения.

Он вдруг широко раскинул руки, словно раздираемой какой-то силой. С мокрым хлопком лопнули глаза, начала лопаться кожа на руках, из разрывов потекла жёлто-зелёная слизь. Вскоре руки уже ничем не напоминали человеческие, разве что числом и количеством пальцев. Затрещала одежда, вспухая под напором плоти, давящей изнутри. Голова Келли взорвалась, разлетевшись кровавыми ошмётками. На её месте росла словно из ниоткуда новая, увенчанная рогатой короной. Чёрные буркала впились в человека, пасть с тройным рядом зубов выплюнула:

— Не имеет значения!

Существо, завершив преобразование, вознеслось над землёй на шесть метров и оттуда глядело на ставшую вдруг маленькой фигурку Рэйвена. Тот зло усмехнулся и бросил:

— Всё имеет значение.

Словно в ответ ему где-то под землёй раздался взрыв, а за ним грохот обрушивающихся камней. Из узких окошек трактира дохнуло пылью, и дом начал проваливаться внутрь, заглатывая сам себя. Чудовище взревело, перекрывая шум метели, а Рэйвен пробормотал:

— Ты даже не знаешь, с чем столкнулся, недоносок.

Они атаковали одновременно: демон — облачённый в вихрь из чёрного снега, пара и бурой жидкости, плёнкой покрывшей всё его тело; человек — в плаще, затканном серым блеском стали и багровыми сполохами молний. Оба наносили удары с такой быстротой, что их руки исчезли, превратившись в смазанные пятна, а отрывистый звон клинка вскоре стал сплошным перестуком. Железо лишь высекало искры на чешуе того, кто раньше был менестрелем Келли. Его когти длинной в пядь со свистом прорезали воздух. Ни один из страшных ударов, способных перерубить на шестеро воина, не достиг цели, хотя одежда на Рэйвене почти вся превратилась в лохмотья. Ветер усилился. Надвигаясь с запада, он сшил снежной тканью низкое, набрякшее тучами небо и землю. Не уступая ему, с востока, где в редких разрывах виднелось алое небо, дул другой ветер. Вокруг места схватки постепенно образовывалась воронка около ста шагов в диаметре. Никто из сражающихся не обратил на это внимания — для каждого мир сузился, сжался и лежал теперь в пределах взмаха клинка.

Рэйвен чувствовал, что проигрывает. Он не знал уязвимых мест врага, а защищаться не имело смысла. Скоро он устанет, и его защита даст брешь. Слишком быстрые движения противника не давали ему увидеть лёгкие струйки дыма в тех местах, где ударил его меч, и всё же: Смёрзшаяся как камень земля стонала под двадцатифутовым гигантом, взлетая и рассыпаясь комьями грязи там, куда приходились его удары. Рэйвен делал невозможное: изгибался, уходил от немыслимо быстрых ударов и захватов, нырял в серый вихрь, которым стали лапы монстра, и всё равно этого было мало.

Воин ещё не чувствовал усталости, но внутри уже начал сдаваться. И тогда клинок запел. Запел ту самую песню, мелодию которой Рэйвен слышал уже сотни раз. Приспосабливаясь под её ритм, всадник перешёл в наступление. И демон дрогнул. Он словно не мог перестроиться, опаздывая с ударами всего на долю секунды. Рэйвен действовал теперь, наполовину руководясь странным наитием, а оно подсказывало — руби голову. Подсказать это было проще, чем сделать — шея, состоявшая, казалось, сплошь из хрящей, костей и шипов, мелькала в четырёх метрах от него. Оставалось прыгать. И он прыгнул. Сжав зубы, взлетел вверх. Меч неожиданно легко, точно гнилушки, перерубил кисти рук и шею врага. Уже падая вниз, Рэйвен косым ударом послал клинок в плечо демона, и тот как сквозь масло прошёл сквозь ранее неуязвимую плоть, развалив тело надвое.

Мужчина еле успел отпрыгнуть от дымящихся останков, падавших на него. Он постоял ещё немного, потом побрёл сам не зная куда. Он чувствовал усталость, но зло этого места было избыто, и мир вновь мог перевести дух. Метель улеглась. Меч рассыпался прямо в руках, исполнив свой долг, полыхнув не прощанье багровой молнией.

Вдалеке показался ещё один всадник. Вернее, всадница. Рэйвен тупо разглядывал фигурку, пока та приближалась. Подъехав, Нокра спрыгнула с коня и подбежала к Рэйвену, прижалась к нему, обняв:

-— Ты весь: — начала она

— Ни царапины, но зашивать придётся долго. Я же сказал тебе уезжать.

— Я не могла. Боялась за тебя.

— Хм: Нашла за кого.

— Когда я заметила снежный столб, я подумала, что если с тобой что-то случится: и вернулась.

— Я тоже. Тоже не смог тебя бросить. Хотя бы отомстить хотел, если уж не спасти. Дурак, наверное.

— Ты самый лучший дурак на свете. Я люблю тебя.

Всадник неопределённо хмыкнул и заковылял на негнущихся ногах к развалинам трактира. От него осталось немного — груда каменных обломков да куски досок.

— Кто это? — Нокра кивнула в сторону разлагающихся останков демона.

— Келли.

— Но как:

— У тебя нет ничего накинуть?

— Чтоб ты без меня делал?! — улыбнулась она и протянула мужчине свёрнутый плащ. Там же оказались штаны на меху, рубашка и вязанный полукафтан.

— Что-то знакомое, — заметил Рэйвен.

— У купца стянула.

— Нехорошо рыться в чужих вещах.

— Кто бы говорил. Кстати, а что было в тех мешках?

— Порох. "Купец" был на самом деле тайным агентом братства Безымянного. Я с ними сталкивался не раз. Их цель — искоренение зла, но — исключительно магической природы.

— Порохом?

— Тут всё не так просто. Я думаю, братство узнало про это место и решило его уничтожить, но никто и не догадывался , что у места есть хозяин. "Купец" попал в ловушку, как и все остальные. Если бы ритуал был завершён, демон мог обрести страшную силу, но случились две вещи, которых он не предусмотрел. У Олафа оказалось оружие, способное его уничтожить, и непонятно каким ветром в трактир занесло лишнего человека. Келли, вернее тот, кто принял его облик, понимает, что действовать в открытую опасно. Тогда у него возникает новый план — разъединить нас, заставить опасаться друг друга, подчинить своей воле:

— И он убивает купца! — закончила Ауле.

Всадник пнул кусок бревна, припорошенного искрящимся снегом:

— Ну, не совсем он. Верно?

Девушка помолчала, затем кивнула.

— Хорошо, вот как было. Тебя нанял один человек, имеющий рекомендации от знакомых тебе людей, заплатил вперёд и не скупясь, с условием — выполнить работу в определённом месте и в определённое время. Ещё одна ловушка. Не знаю, легче тебе станет или нет, но купца убила не ты. И не Келли. Не сам. Его отравил трактирщик.

— Я плохо помню, что было вчера ночью. Я ходила, как во сне. Это началось, когда:

— После того, как Келли спел балладу?

— Да, точно! Он пел и одновременно накладывал заклинания?

— Верно. Если бы ему удалось заколдовать нас всех, мы как скот пошли бы под нож. Но : Вышло так, что я не особенно его слушал, и заклинание не сработало. Оружие, для которого демон был уязвим, давало своему владельцу защиту от его чар. Когда я взял меч у Олафа, у Келли появился новый план, как избавиться от меня. Он не мог заколдовать меня, зато его слуги могли. Кто-то из них, Селекстий или некромант, смогли что-то сделать, внушить мне желание бежать отсюда без оглядки. И я полагал, что хоть кого-то смогу спасти, и искренне верил, что остальные мертвы, даже не желая знать причину. Келли решил отправиться с нами. Он хотел быть уверен в том, что я не смогу помешать ему. Но вышло опять не так, как он рассчитывал. Я вернулся:

— И вытащил меня прямо из-под жертвенного ножа. А всё же: кто он, откуда?

— Я расскажу, но потом. Оттаю где-нибудь, отдышусь — и всё расскажу.

— Тогда едем.

— Сейчас.

Рэйвен упорно рылся в кучах обломков камня, дерева и земли.

--Что ищешь?

--Да кое-что.

Наконец всадник вытащил медный прут с покорёженной вывеской. Усмехнулся.

--Глупо, но никак не мог без этого уехать. Хотел знать, как трактир назывался.

--Тинаверто дистолактис. А что это значит?

--Ну, дословно: небольшой домик с бесплатным угощением из молока для существ, чей рост не превышает длину ладони. Усмешка судьбы. Знаешь, что это?

--Нет. Расскажешь?

--Обязательно. Можем начать хоть сейчас. — Он притянул к себе девушку и поцеловал её. Она, смеясь, оттолкнула всадника и, вскочив на лошадь, понеслась прочь.

Рэйвен был счастлив. Почти. Не хватало только слов к мелодии его жизни. Когда-нибудь он их вспомнит, и тогда начнётся новая жизнь, для него и для той, что будет рядом с ним.

Назад

© Тани Вайл (Эльвен)