Пленник

Ниэннах.

Пленник.

[3262 год II Эпохи]

Так бесконечно тянется дорога — прямая как стрела... Солнце жжет непокрытую голову, порывы ветра хлещут по лицу. Западного ветра. Белые плиты подогнаны так, что между ними и лезвие ножа не войдет. Только цокают медленно копыта коней — как неспешно падают капли воды. Вода... В горле пересохло, на языке — солоноватый привкус, черной коркой запеклась на губах кровь. Хотя бы глоток воды... Поскрипывают колеса черной повозки, чуть слышно звенит тяжелая цепь на руках.
А впереди перекатываются волнами приветственные крики — медленно и торжественно выступает белый конь, и сверкают на солнце золоченые доспехи короля, а чуть позади колышутся знамена победоносного Анадунэ, равного которому нет отныне и во веки веков в Арде. И отливает червоным золотом королевский штандарт. "Слава победителю! Да здравствует вечно Золотой Король!" — золотые и алые цветы летят под копыта белому коню. "Да будет прославлен в веках великий и мудрый воитель, величайший из королей Людей!"
...Повозку катят два огненно-рыжих коня — словно знак: не пропустите редкостное зрелище! Но и без того никто не отводит глаз от проезжающей мимо черной повозки. Закрыв глаза можно понять, где провозят пленника: там стоит напряженная звенящая тишина, там не слышно ни криков, ни проклятий. Молчание.
Он бос, в простых черных одеждах, но кандалы покрыты яркой позолотой. Одеяние на груди разорвано, и виден всем массивный золотой ошейник, охватывающий гордую шею пленника. Он не опускает головы: если бы ветер не развевал его длинных темных с сильной проседью волос, он мог бы показаться статуей. Кому-то он видится ужасающим, кому-то — страшно подумать! — прекрасным, и всем — величественным и сильным. Ждали другого. Чего? — никто не знал. Может, что привезут в клетке злобно рычащее чудовище в два человеческих роста. Может — увидеть сломленную, дрожащую от ужаса тварь. Но — не такого. И как-то не верится, в то, что этот — и в мыслях не решаешься произнести имя — устрашился блистательного войска.
Скрипят зубами: смерть ему! И никто не может отвести взгляд. Застыли по обеим сторонам широкой белой дороги. Он всей кожей ощущает их мысли, их чувства. Ненависть. Ненависть и страх. Ненависть с тенью восхищения. Растерянность. Еле уловимое сочувствие. Ненависть. "Да сгинет навеки!"
Поскрипывают колеса черной повозки, чуть слышно мерно звенит тяжелая цепь на руках.
Чья-то, вдогонку, мысль: лучше бы казнили сразу, чем — так, я бы, наверное, умер от унижения...
Он мысленно благодарит и за эту крупицу сострадания. Люди. Люди...
Ни единого облачка в сияющем лазурью небе. И там, в вышине, чертит медленные круги огромный орел: Свидетель Манве.
Он смотрит вперед, не шевелясь, почти не мигая. Лицо похоже на маску, прекрасную и величественную.
...Острый осколок камня рассек скулу.
Он медленно обернулся.
Подросток лет четырнадцати, высокий, тонкий, как ковыльный стебель.
Их глаза встретились.
Что он прочел во взгляде Врага, что увидел в светлых ярких глазах? Лицо мальчика исказилось, он стиснул руки, пытаясь сглотнуть застрявший в пересохшем вдруг горле комок.
Струйка крови на бледном лице. Твердо сжатые губы.
Мальчишка дернулся, как от удара. Майя так же медленно отвернулся.
Мимо.
...Цокают копыта неспешно ступающих по белым плитам огненно-рыжих коней. Так бесконечно тянется прямая как стрела дорога... Солнце жжет непокрытую голову, порывы ветра хлещут по лицу. Западный ветер чуть шевелит за плечами складки тяжелого черного плаща, тихо звенит золоченая цепь на руках.
Закрыв глаза, можно понять, где провозят пленника: там стоит звенящая тишина, там не слышно ни криков, ни проклятий.
Больше ни одна рука не потянется за камнем. Никто не вымолвит ни слова.
Никто не смотрит на пробирающегося сквозь толпу мальчишку. Он старается не выдать своих чувств, — его так учили, — но губы против воли повторяют беззвучно странную безумную фразу о падшем величии, а перед глазами — это бледное лицо, струйка крови на рассеченной скуле — этот взгляд...
Бежать отсюда — прочь, прочь — от этих мыслей, от этих глаз, от этих слов, будь они прокляты! Бежать, чтобы не слышать приветственных криков, обрушивающихся молчанием там, где поскрипывают колеса черной повозки и цокают по камням копыта рыжих коней — как неспешно падают капли воды... В горле пересохло, на языке — солоноватый привкус... Хотя бы глоток воды...
Белая дорога — в кровавых пятнах лепестков, и кони ступают по ним, давя копытами алые и золотые цветы.
"Да здравствует Золотой Король! Да будет он прославлен в веках!" И летят цветы под копыта белому коню.
А вдруг хоть кто-то еще потом возьмет камень?..
Кровь на бледном лице — такая неестественно-яркая, а узкие руки кажутся ослепительно-белыми на черном, и золоченые наручники на запястьях...
"Слава королю Анадунэ! Да сгинет навеки Враг!"
Ждали другого. Чего? — не знал никто. Другого. А теперь что-то не позволяет радоваться победе. Умолкает смех, гаснут улыбки, тень растерянности на лицах...
Он не опускает головы. Кто думал, что можно переносить унижение с таким величием, с такой гордостью?
Губы твердо сжаты. Смотрит вперед неподвижным взглядом, и опускают головы люди, боясь встретиься с ним глазами.
Только цокают копыта коней...
Цокают копыта...