Эсвет.

Саурон.

   В темном зале было прохладно и сухо. Сухо до такой степени, что во вдыхаемом воздухе хозяину мерещилась пыль. Впрочем, не было тут пыли, он сделал все, чтобы ее не было. Просто воздух был сухой и немилосердно драл глотку.
       Ему очень захотелось пить. На одно мгновение, потом желание так же внезапно исчезло. Он мотнул головой, отгоняя назойливые мысли. Не получилось. Это проклятое тело все настойчивей заявляло о своих потребностях.
       Нет, он все еще мог изменить облик. Надо признать, Владыке уже и это недоступно. Но выйти из плоти, принять привычный эфирный вид Саурон был не в состоянии. Чувство этой утраты раскаленной иглой сидело в сердце, подчас не давая сосредоточиться.
       Саурон стиснул рукой подлокотник кресла. Посыпалась каменная крошка. Ладонь заныла от напряжения. Облегчения это не принесло. Он мог бы сейчас обратиться в волка. Да, это спасало его, подменяя душевную боль разумного существа всепоглощающим голодом хищника, и иногда он позволял себе такую слабость. Тогда — серым метеором несся вниз по широкой лестнице, звал свою стаю, охотился с волками, играл с ними, потом, измотанный, возвращался назад в свою башню. Усталость несла успокоение. Но сегодня он ожидал гонца и удрать со стаей в лес не мог.
       Еще отвлекали дела. Дел было немало, и это радовало. Саурон был весьма доволен, что Владыка отправил его сюда, подальше от Ангбанда. Там могучая воля Темного Вала подавляла любые желания и идеи. Саурон вблизи Владыки делался безвольной куклой, чувствуя, как его собственная личность захлебывается в мутном потоке чужого разума.
       Владыке это было известно. Способности своего первого слуги он ценил высоко. Потому и отправил на самый край своих владений. Настолько далеко, что вынужден был посылать с вестями Турингветиль, а не разговаривать, как приличествует Могучим, мысленно.
       Саурон медленно встал, бесшумно подошел к окну. Стрельчатые окна башни он велел заделать, оставив лишь узкие щели, похожие на бойницы. Он очень не любил солнце. Оно жгло его слишком бледную кожу, слепило глаза с вертикальными зрачками. Саурон в свое время специально принял облик, позволяющий со всеми удобствами жить во мраке. А когда понял, что не может избавиться от плоти, — было поздно.
       На фоне ярко-голубого неба не было заметно ни одной птицы. Только далеко-далеко в вышине Саурон разглядел крестообразную фигуру.
       — И чего тебе тут надобно? — пробормотал вполголоса. Сам Торондор! Честь-то какая!..
       Турингветиль видно не было. Впрочем, исполинская летучая мышь наверняка летела кромкой леса, в тени. Она тоже не любила солнца.
       У двери робко заскреблись. Саурон неторопливо повернулся. Он слышал сопение и дрожь пришельца, чуял запах. Омерзительный, надо заметить, — запах орочьего страха. Это явился предводитель команды, которая недавно прибилась к небольшому гарнизону Тол- ин-Гаурхот.
       — Ну? — громко сказал Саурон, поощряя орка зайти. Тот на подгибающихся ногах проскользнул внутрь и замер. Слышно было, как лязгают его зубы.
       — Что у тебя? — раздраженно спросил хозяин. Он не очень-то понимал, что в нем так пугает орков и людей. Эльфы, изредка попадавшие сюда, хотя бы не теряли сознания от ужаса. Хотя — бледнели и дрожали.
       — Т-там: в лесу: б-бродит: вся в б-белом: — залепетал орк, потея и отводя бегающий взгляд от Саурона.
       Майа тяжело вздохнул, подошел к орку, стараясь не вдыхать чарующий аромат тухлого мяса, полвека не стиранных шкур и панического страха. Протянул руку в черной перчатке, двумя пальцами приподнял за подбородок лицо вожака и внимательно посмотрел в желтые полубезумные глаза.
       Орк всхлипнул и осел на пол. Саурон брезгливо отряхнул руку. Он увидел все, что хотел. В куцем мозгу твари теснились смутные воспоминания о темном лесе, ударах меча, хрусте костей и запахе крови, а поверх всего — необычный, слишком яркий для сумрачного разума образ: белоснежная, почти светящаяся фигурка в объятиях кромешной темноты.
Эльф. Женщина.

       За те два года, что Саурон обитал в Тол-ин-Гаурхот, у него перебывало совсем немного гостей. Эльфы избегали своих бывших владений, а люди не жили в этих краях. Лишь изредка попадались бродяги без роду и племени, неизвестно чего ищущие, грязные и оборванные. Саурон расспрашивал их обо всем, что они видели, а потом убивал. Они не были ему интересны.
       Дважды орки добывали пленников-эльфов. Один умер от ран почти сразу, успев только пробормотать что-то невнятное по короля и про чью-то там судьбу и вину. Другой, угодивший в башню живым и здоровым, упорно молчал в ответ на все вопросы, долго — и до поры успешно — сопротивлялся проникновению в свои мысли и постепенно угасал. Возиться с непокорным эльфом Саурону было тогда некогда. Пленник был неплохим поэтом и даже думал стихами, но мало что существенного знал о военных планах своих полководцев, а потому был отдан на пропитание волчьей стае. Однако интереса к эльфам хозяин темной башни не утратил. Тем более — одинокая женщина в лесу: Зачем бы?.. Он снова глянул на небо. Турингветиль скоро явится. А впрочем...

       Орк пришел в себя от первого же пинка.
       — Соберешь отряд для поимки. Сейчас же. Женщину доставить невредимой.
       Орк умчался вниз, безмерно счастливый от того, что ушел от страшного повелителя живым.

* * *

       Менельвен устала. Она шла уже дней пятнадцать, шарахаясь от каждой тени. Ветви деревьев не пропускали ни лучика света, время она считала по собственным кратким привалам. Этот лес казался ей враждебным, злобным и каким-то неживым. Иной раз она боялась, что давно сбилась с пути.
       Ее белое платье истрепалось и порвалось, ноги и руки были сплошь покрыты синяками и ссадинами, волосы спутались. Весь первый день она бежала, не разбирая дороги, как перепуганный зверек, в ушах у нее звенели крики и лязг железа.
       Их маленький отряд пробирался в Нарготронд, когда банда орков выследила их. Братья и племянники Менельвен сражались отчаянно, но орков было много — так много, что они попросту погребли эльфов под грудой смрадных тел. Менельвен увидела прямо перед собой огромного орка со слюнявой пастью, на мгновение остолбенела от ужаса, а потом, громко крича, метнула в эту оскаленную пасть кинжал. Чудовище рухнуло, но тут же к девушке кинулись еще пять или шесть тварей. Тогда она, обезумев от страха, опрометью бросилась прочь. За ее спиной затихали звуки побоища.
       Направление, куда ей идти, она примерно знала. Пропитание добывала кое-как: без ножа и огня в лесу жить можно, но тяжело. А лес все не кончался и не кончался:

       Она брела, пошатываясь от голода и усталости, когда рядом раздался шум. Девушка метнулась было в сторону, но тут же угодила в объятия орка, выскочившего ей навстречу из зарослей. Она отчаянно забилась, вырвалась было, но тут же оказалась в лапах другого. Поняла, что это конец, и лишилась чувств.

* * *

       Саурон чувствовал нетерпение. Орки, он знал, уже изловили женщину и теперь возвращаются домой. Майа с острым интересом ожидал, когда ему доставят пленницу. Что делает одинокая женщина в белом платье в глухой чаще подле Волчьего Острова? Это было непонятно, а Саурон, некогда звавшийся Артано Аулендиль и умевший прозревать суть вещей, не терпел непонятного и необъяснимого.
       Сауроном называли его эльфы. Еще они звали его Гортхауром и, вероятно, награждали десятками других, не менее лестных прозвищ. Майа было все равно. Он знал цену словам и именам, а потому отрекся от своего прежнего имени, уходя на службу к Темному Вала. Нового же прозвания он покуда не избрал, а пользовался эльфийским, находя в этом своеобразное удовлетворение.
       Заслышав шаги на лестнице, он резко обернулся к двери. Это не были орки — звук тихий, шелестящий: В залу вступила женщина в широком черном одеянии, белокожая, с золотистыми глазами- омутами и с пышной вороной гривой.
       — Турингветиль, — приветствовал он ее.
       — Господин, — ответила она низким хрипловатым голосом, едва шевельнув бледными губами. Склонилась почти до самого пола, превращаясь в чернильную кляксу на камне. Потом приблизилась — перетекла, перелилась, блестя плащом, встала вплотную и запрокинула голову как для поцелуя, подставляя взору Саурона огромные золотые глаза.

       Перед тем, как окунуться в расплавленное золото ее мыслей, он представил, как это выглядело бы раньше. Турингветиль была бы похожа на крыло грозовой тучи — клубящийся аметистовый дым с золотыми молниями внутри; А он сам был ярко-синим и коричневым смерчем, и они кружились бы в прихотливом танце: Так смотрелся когда-то разговор двух могучих духов. Тяжелая тоска залила его душу, и, спасаясь от черного чувства, он очертя голову нырнул в водоворот разума оборотня, ища там послание, оставленное ему Темным Вала.

* * *

       Орки единым духом взнесли Менельвен по лестнице, запыхавшиеся и чем-то очень напуганные. Девушка дрожала как осиновый лист. Очнулась она уже в здании и совершенно не понимала, куда и зачем ее притащили.
       Вожак орков поставил ее на ноги и молча втолкнул в полутемную залу. Потом раздался слитный топот: орки стремглав удирали вниз по лестнице. Менельвен перевела дыхание и робко огляделась. Зал был огромен. Клинки закатных лучей пронзали сумрачный воздух. Стояла гулкая тишина; любой звук, казалось, должен был взлететь под своды и рассыпаться там с грохотом обвала. В густой мгле в дальнем конце зала угадывался одинокий каменный трон.
       А потом Менельвен увидела их. Двое стояли недвижно, будто захваченные неведомыми чарами. Он — высокий, сильный, с царственной осанкой. Она — едва-едва по плечо ему, хрупкая и легкая, — прогнулась, откинув голову назад, руки бессильно висят вдоль тела; он держит ее за плечи, склонившись к ее лицу, впившись взглядом в ее глаза, словно желая впитать в себя всю ее душу.
       Менельвен стало страшно. Алые спицы заката тускнели и гасли, а двое все стояли в той же позе, не шевелясь и, похоже, не дыша. Девушка осторожно повернулась и шепотом ойкнула: оказывается, у нее сильно затекли ноги. Звук ее голоса прошуршал по залу, как будто с потолка посыпался песок. Неподвижная пара дрогнула, потом руки высокого отпустили плечи женщины; та пошатнулась, сжала ладонями виски, помотала головой. Высокий коснулся лба кончиками пальцев, непонимающе огляделся: Менельвен похолодела, вдруг почувствовав, как ледяной взор касается ее тела.
       — Господин? — шелестящий голос женщины наполнил зал, подобно мириаду падающих листьев разлетаясь по каменному полу. — Господин, что это?
       — Пока не знаю, Крылатая, — медленно проговорил высокий. Менельвен оцепенела. Этот голос... Этот голос был низким и очень мощным, наполняя зал, как тяжкий грохот землетрясения. Никогда ранее она не слышала ничего подобного...

       Менельвен родилась в Тирионе, но еще ребенком покинула Благословенную Землю. Чудом выжила во льдах, а потом обитала в небольшом поселении, где смешались синдар и нолдор. Так и жили дружным маленьким народом, пока в тех краях не стало слишком тревожно, и тогда нолдор собрались и небольшими отрядами двинулись в Нарготронд, под руку Финрода. И ни разу за всю жизнь, ни в Амане, ни в Белерианде не слышала Менельвен столь сокрушающей силы в голосе, произносящем понятные слова. В ее памяти хранилась беседа Аулэ и Йаванны: исполненные величия, с полноводными реками схожие голоса, ласкающие слух и омывающие душу... А здесь — звук голоса существа в черных одеждах рушился сверху, давя, терзая разум непомерной и страшной своей мощью. Зал уже поглотил остатки эха, но слова все еще перекатывались в мозгу тяжелыми булыжниками, грозя растереть в пыль осколки мыслей, причиняя острую боль...

* * *

       — Что это с ней? — удивленно прошептала Турингветиль, наблюдая, как фигурка в белом платье словно бы надламывается и бессильно опадает на пол.
       — Неужели ты думаешь, что я разбираюсь в их чувствах! — с долей раздражения в голосе ответил майа, подходя к упавшей и замершей, зажав уши руками, девушке. Он поднял ее, как пушинку, как невесомую тень, слегка встряхнул, приблизил ее лицо к своему...

* * *

       Менельвен не открывала глаз, чувствуя эту смертной силы хватку на своих плечах. Она не знала, что замерла в руках черного существа точно так же, как только что стояла черноволосая женщина в глубине зала. Волны холодной и жуткой силы окатывали ее с каждым ударом сердца. Ей хотелось превратиться в камень, не ощущать больше касания ледяных пальцев — даже сквозь кожу перчаток ледяных! Ей хотелось даже еще раз услышать тот страшный голос, только бы не висеть вот так, в черном безвременье, под испытующим взором, скользящим по ее лицу.

* * *

       Саурон недоумевал. Девушка обмякла в его руках, крепко зажмурив глаза, едва дышала и не шевелилась, ни один мускул не дрогнул в хрупком теле. Майа даже встревожился, не повредилась ли пленница рассудком. Но — с чего бы?..
       Неслышно подошла Турингветиль, встала чуть позади. Только она, одна во всем мире, могла безнаказанно стоять у него за спиной. Или смотреть в глаза и говорить как с равным. Только ей, духу ночи, невесть чьему порождению, Саурон это позволял.
       — Сомлела? — тихим, как дыхание, голосом осведомилась она.

* * *

       "Сомлела?"- шуршащий голос проник в затуманенное сознание Менельвен. Она вздрогнула... открыла глаза... Ужас, ледяной прозрачный ужас залил ее душу. Она смотрела в искрящиеся желто-зеленые глаза с вертикальными зрачками. Она видела неэльфийское, нечеловеческое, слишком правильное лицо с тонкими чертами: изысканный вырез ноздрей, брови крутым изломом, навечно застывшая полуулыбка. Она смотрела и видела колючие огоньки во взгляде того, кто держал ее; это прекрасное и странное лицо притягивало, тревожило сердце; но из ярких глаз, чудилось ей, тянутся, подобно щупальцам, липкие, извивающиеся, отвратительные тени. И она смотрела, не в силах оторваться, почти теряя разум от сочетания восторга и омерзения. Смотрела, смотрела...

       Потом в ее мыслях замелькали смутные образы. Эта башня — а Менельвен чувствовала, как далеко этот зал от земли, — эта вода, едва слышно плещущая внизу: Она поняла: Тол-ин-Гаурхот. А если так:
       — Гортхаур! — шевельнулись бескровные губы, выплевывая имя ему в лицо. А следом — осознание: в какой позе она стоит; и сразу, как спасительная соломинка, всплыли в памяти поцелуи на лунной поляне, обожгло внезапным воспоминанием серебряное кольцо на пальце...

* * *

       Саурон перебирал мысли девушки, как свитки стихов. Ему нравился строй ее разума, чеканные ряды размышлений и цветные вихри чувств. Она была из нолдор, и все образы в ее мозгу носили печать высокой гармонии, а это было майа по вкусу. Он любил порядок и гармонию.
       Он листал ее жизнь, как книгу с картинками. Пропустил образы Валинора, он знал их довольно и не желал более. Зато внимательно рассмотрел Резню и Льды, удивляясь упорству ее и тех, кто был с ней рядом. Потом — Белерианд, ряды сменяющихся картин, пронзительная чистота и ясность...
       — Гортхаур! — образы смешались. Он увидел самого себя в зеркале чужого разума. Удивился так, что чуть было не разжал руки. Однако! Какая путаница и какой страх, сколько отвращения — и восхищения — и непонимания...
       Потом дева словно пробудилась. Пронеслось целое облако леса в лунных полосах, юноши, так же обнимающего ее: Картинка нежного поцелуя наслоилась на образ Саурона, читающего мысли Турингветиль, и там же забелело платье самой девушки. Саурон мысленно пожал плечами. Неразберихи он не любил. Не зная, что бы еще высмотреть в этой распахнутой душе, он задумался на минуту. Потом, так ничего и не придумав, воспользовался собственной мыслью пленницы: склонился еще ниже и коснулся губами ее губ.

* * *

       Менельвен не поняла, что произошло. Щупальца теней свернулись, освобождая ее разум, а потом она оказалась почти прижатой к груди Гортхаура, и рот ей запечатал неожиданный поцелуй.

       Словно раскаленный железный стержень пронзил ее тело. Она отшатнулась, поняла, что ей не хватает сил вырваться, и в слепом, нерассуждающем ужасе забилась в кольце рук черного майа. Потом хватка жуткого создания неожиданно ослабела; Менельвен покачнулась и, прижимая левую ладонь к горящим губам, правой изо всех сил ударила Гортхаура по лицу. Потом поняла, что сделала, и на подкосившихся ногах попятилась к двери. Но тут сзади ее обхватили другие руки. Сил сопротивляться у девушки больше не было.

* * *

       Саурон, вздрогнув от неожиданности, — так бешено рванулась пленница, — разжал руки, не желая удерживать этот комок страха и ярости возле себя. А через секунду он, остолбенев от неожиданности, стоял и медленно подносил руку к ноющей щеке; Турингветиль молнией мелькнула, обходя девушку и обхватывая ее тонкими, но сильными руками; черные свободные одежды взвихрились и опали, мрачными крылами гася сияние белого эльфийского платья. Саурон смотрел в искаженное страхом лицо пленницы, не понимая, почему ее же собственные мысли, воплощенные в жизнь, внушили ей такое омерзение. След пощечины под пальцами назойливо напоминал о себе. Майа вдруг осознал, что еще никто и никогда не смел его ударить. Никто! Холодной душе Саурона было все равно. Но тело громко заявляло о себе. Тело помнило вкус поцелуя и боль удара, дрожь пленницы и холод ее рук: Майа вздрогнул, чувствуя, как из темных, ему самому неведомых глубин поднимается кипящая волна яростного гнева и ненависти к вот этой, сияющей, дочери Света, — отвергшей его! Разум вяло сопротивлялся, напоминал, что на самом деле она и не нужна была, не вызывала никаких желаний: Бесполезно. Горячий вал не известных ранее чувств захлестнул и смыл все остатки благоразумия.
       — Дай ее сюда! — прошептал он глухо, и сама Турингветиль, содрогнувшись, прикрыла лицо рукавом, спасаясь от пронзительного взора. — Дай ее мне, Крылатая!

* * *

       Менельвен с силой толкнули вперед, она споткнулась, пролетела все расстояние до Гортхаура и упала в его объятия. На сей раз липкие щупальца попросту ворвались в ее мысли, вороша самое глубинное, самые сокровенные тайники. Девушка закричала, сама не слыша собственного голоса. Потом ее снова отшвырнули назад, в руки женщины в черном.

* * *

       Саурон чувствовал, как затопившие его волны ярости успокаиваются, оседают где-то в душе черным кипящим озером. Непривычная живость чувств тревожила его, но не была неприятна. Он понимал, что сделал еще один шаг по пути превращения из майа в некое совсем иное могущество. Это ему не мешало.
       — Господин: Она еще нужна тебе? — голос Турингветиль осыпался с потолка тысячами хрустких льдинок. Саурон удивленно посмотрел в золотые глаза оборотня и обнаружил там ураган тех же чувств, какие только что наполняли его существо. Будто в зеркало глянул.
       — Она — твоя, — угадал он невысказанное желание. — Делай что хочешь.

* * *

       Менельвен понимала, что скоро умрет. Но еще успела изумиться, когда женщина в черном, отведшая ее в зал этажом ниже, сухо и мрачно сказала ей:
       — Я бы, может, и отпустила тебя, — я не голодна. Но он поцеловал тебя, а значит, ты умрешь. Потому что я люблю его. Я.
       — Его?! — прошептала потрясенная девушка. — Его — любить?..
       — Ты не поймешь. А я — я могла бы быть на твоем месте... Ах, ни к чему. Ты и вправду не поймешь.
       — Последние слова она произнесла невнятно. Менельвен увидела, как женщина медленно превращается в огромную летучую мышь, и обессиленно закрыла глаза. Она поняла, какой конец ее ждет.
       Впрочем, ей не было больно.

* * *

       Саурон сидел на троне, кроша пальцами каменный подлокотник. Потом вскочил, подошел к двери.
       — Дхарг!!! — его рык прокатился по всем этажам башни, и волки в подземелье откликнулись поскуливанием и воем.
       Вожак гарнизона появился молниеносно. Он тоже боялся Саурона, но очень хорошо знал, что господин не наказывает не за дело. Вины же никакой орк за собой не знал.
       — Возьмешь пять десятков, прочешешь все тропы вон в том направлении, до края равнины, — майа использовал знания, выуженные из памяти пленницы, — все, что она знала о дороге в Нарготронд. — Да берегись отравленных стрел! Кого встретишь — бери в плен. И ко мне. Впрочем: — он на секунду задумался, — впрочем, женщины все твои. Мне ни к чему. Ступай! Орк повернулся и ссыпался вниз по лестнице. Саурон услышал хриплый голос, отдающий команды, топот десятков ног. Орки бряцали оружием и переругивались. Майа усмехнулся краем рта. Судя по всему, им будет, чем поживиться...

Назад

© Тани Вайл (Эльвен)